Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

«Табель о рангах» дала стимул для службы, но привела к возрастанию зависимости статуса, престижа и благосостояния дворян от воли монарха. В погоне за ними складывались и рассыпались придворные «партии», что только усиливало разобщённость правящей элиты.[2006] Сам Пётр Великий указом от 1722 г. нанёс удар по традиции престолонаследия, и без того не вполне устоявшейся после Смуты. Новое светское обоснование власти, конечно, «снимало с государя ограничение традицией и обычаем»,[2007] но одновременно «снижало» образ царя в глазах подданных, тем более что критерием оценки его деятельности становилось «общее благо». Преданность рационализму оборачивалась произволом и подрывала основы патриархальной монархии, но никак не восполняла недостаток публичноправовых начал в политической сфере. Зато усиливалось личное начало и выдвигалась когорта петровских «птенцов», сделавших карьеру в эпоху реформ.

В такой системе упрочение самодержавия в условиях начавшейся модернизации и вызванных ею противоречий неизбежно должно было сопровождаться усилением давления на него со стороны заинтересованных групп, лишённых традиционных или каких-либо легальных способов выражения собственных мнений и интересов. Перенапряжение усилий русского общества к концу петровского царствования сделало для элиты очевидной необходимость корректировки реформ; но разногласия на этой почве привели к столкновениям в рамках самого правящего круга, как только ослабла железная рука преобразователя. В этом смысле исследователи отмечали характерную черту эпохи: «ощущение неустойчивости» петровской системы.[2008]

Дворцовые перевороты в России становятся одним из ведущих факторов политической жизни именно после петровских реформ, в ходе которых заимствованные из европейского опыта технико-экономические и административные формы пересаживались на почву самодержавно-крепостнической системы в целях её модернизации. Можно считать такую нестабильность платой за реформы и за ломку традиционной политической культуры[2009] — с оговоркой, что ломка эта началась ещё до Петра. Однако, возникнув, каждое серьёзное явление дальше развивается уже по своим законам.

В начале эпохи политический конфликт проявлялся открыто и сопровождался попытками изменения существовавшей формы правления. Накануне смерти Петра I наметился компромисс (возведение на престол Петра II при назначении правительницей Екатерины «вместе с Сенатом»), который был сорван сторонниками неограниченного самодержавия. Применительно к междуцарствию 1730 г. можно говорить о государственном перевороте; однако «верховники» предоставили «шляхетству» возможность гласно и легально составлять проекты нового государственного устройства, а их оппоненты столь же явно отстаивали свою точку зрения. В обоих случаях столкновения проходили публично, с участием собравшихся во дворце представителей знати и прочего «шляхетства».

Внешняя стабилизация режима в эпоху «бироновщины» пресекла попытки изменения политической системы, но не ликвидировала заложенные в ней противоречия. В 1740 г. фельдмаршал Миних впервые опробовал тактику дворцового переворота: под его командованием гвардейцы арестовали регента Бирона и его ближайшее окружение. В дальнейшем именно заговор с участием гвардейцев в качестве ударной силы стал основным методом политической борьбы в событиях 1741 и 1762 гг.

Нам кажется, что это не только два разных типа переворотов или некий общий «механизм саморегуляции» политической системы.[2010] Скорее это разные тенденции развития политической борьбы: одна нащупывала путь к становлению нового по сравнению с петровской системой политического механизма через элементы публичности и выборности, поиск компромисса; другая, наоборот, консервировала сложившуюся систему и, порой устраняя правящую фигуру, ничего не меняла в самой форме правления. Параллельно шло формирование двух важных элементов послепетровской монархии — высшего совета при государе и института «случайных людей».

Советы «при боку» государя проявили тенденцию к определённой независимости, вершиной которой стала попытка Верховного тайного совета в 1730 г. формально ограничить власть императрицы. К середине века и институт фаворитизма «встроился» в систему российской монархии: «случайные люди» заняли в ней своё место, их взлёты и «отставки» стали проходить, не вызывая переворотов с опалами и ссылками.

Роль «бироновщины», на наш взгляд, состояла не в пресловутом «засилье иноземцев», а в том, что правление Анны закрыло возможность наметившейся эволюции петровской системы и тем самым окончательно перевело практику политической борьбы в русло «переворотства». При Анне же сложился работающий Кабинет министров и оформилась роль фаворита; именно это — а вовсе не репрессии — в совокупности с удовлетворением ряда социальных требований дворянства и мерами безопасности обеспечило режиму определённую стабильность.