Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Лишь немногим удавалось проникнуть в Государственный архив Российской империи, где хранились секретные политические документы. Именно к этим бумагам стремился получить доступ А. С. Пушкин, когда в июне 1831 г. писал шефу жандармов А. X. Бенкендорфу о давнишнем желании «написать историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III». Позднее поэту удалось поработать над документами петровской эпохи под присмотром графа Д. Н. Блудова — главного николаевского специалиста по политическим архивным делам — и даже ознакомиться с делом царевича Алексея; но мечта заняться историей послепетровского времени так и осталась неосуществлённой: царь не одобрил его замысел написать о преемниках Петра I.[48] Сам Д. Н. Блудов в 30-е гг. XIX в. работал с документами политических дел эпохи дворцовых переворотов и готовил для государя специальные записки об их содержании; как следует из записей Блудова, Николай I знакомился с этими источниками.[49]

Н. М. Карамзин лишь в конце жизни смог прочесть запретные мемуары Екатерины II и материалы политических процессов 30–40-х гг. XVIII в., о чём сообщил своим слушателям: «Истинные причины разных событий, жизнь и характеры многих лиц доходили до нас нередко в превратном смысле, и мы часто, по слухам, хвалим их и порицаем несправедливо. Политика того времени, по необходимости, закрыла от нас истину. Вот нечто взятое из достоверных источников. Пётр II подавал о себе прекраснейшие надежды. Он погиб от своих любимцев, которые расстроили его здоровье, действуя из личных видов… Обручение Петра II с княжною Долгоруковою было принужденное. При императрице Анне важнейшую роль играл, бесспорно, Бирон; но он совсем не был так жесток, как описали его современники; имел даже многие благородные свойства; впрочем, главная страсть вельмож тогдашнего времени была взаимная ненависть…»[50]

И всё же начавшиеся реформы потребовали определённого осмысления минувшего. Престарелый екатерининский вельможа А. Р. Воронцов в особой записке 1801 г. впервые попытался проследить закономерности политических переворотов прошлого и подметил различия между ними в диапазоне от попытки ограничить монархию «несвойственными для России кондициями» до проявления «преторианской гвардейской необузданности».[51] М. М. Сперанский в «Введении к Уложению государственных законов» 1809 г. полагал, что «замыслы политических систем» при императрице Анне в 1730 г. не удались, поскольку опередили «состояние народного духа».[52]

Н. М. Карамзин в известном трактате «Записка о древней и новой России» подошёл к проблеме формирования политического строя в России как к естественному и закономерному процессу развития от «древней республиканской системы» к самодержавной монархии, которую Екатерина II окончательно «очистила… от примесов тиранства». Для него на этом пути были равно неприемлемы как «гидра аристократии», так и грубое насилие, когда государя (Елизавету Петровну. — И.К.) возводили на престол «несколько пьяных гренадёров».

При этом Карамзин отметил и «нарушения» в идеальной, с его точки зрения, российской политической модели, связанные с реформами Петра I. Историк осуждал ликвидацию автономии Церкви, которая должна была вмешаться «при уклонении государя от добродетели» и должна была иметь свой «особый круг действия вне гражданской власти». Отрицательно оценивал Карамзин ослабление «связей родства» и — шире — «удаление в обычаях дворянства от народа», что разорвало традиционные отношения и ценности общества. Именно с этим он и связывал перевороты XVIII в., когда монархи (пусть даже и «пигмеи» в сравнении с «великаном» Петром) могли пасть «жертвой неуважения». Наконец, Карамзин чётко сформулировал единственно возможное и необходимое ограничение власти самодержца: «Закон должен располагать троном», — что было вполне актуально не только для прошлого, но и для современности между 1801 и 1825 гг.[53]

«Записка» Карамзина не предназначалась для печати — слишком острые и злободневные вопросы в ней поднимались. Но затронутые историком проблемы политического развития страны нашли отклик у членов тайных обществ, которые, в свою очередь, обращались к истории в поисках прецедентов борьбы народной вольности с тиранами и также неизбежно должны были оценивать недавний опыт дворцовых «революций». Известно, что М. И. Муравьёв-Апостол, Д. И. Завалишин, К. Ф. Рылеев, Н. И. Тургенев, Н. М. Муравьёв не раз высказывались о «постыдной эре женского правления и безнравственных временщиков», хотя молодые офицеры были не слишком высокого мнения о «серальных переворотах» или «домашних ссорах немцев», не менявших к лучшему положение страны.[54]