Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Составление документов затянулось до вечера 19 января, когда в обстановке секретности три представителя Совета — В. Л. Долгоруков, сенатор М. М. Голицын-младший и генерал М. И. Леонтьев — отправились в Курляндию. Одновременно Москва была оцеплена заставами, и выехать из города можно было лишь по выданным правителями паспортам. Быстрые и решительные действия Совета позволили ему выиграть время и не допустить дискуссий о порядке престолонаследия; но не могли не вызвать подозрений у недовольных по тем или иным причинам решениями правителей.

Ещё в ночь смерти Петра II генерал-прокурор П. И. Ягужинский заявлял: «Теперь время, чтоб самодержавию не быть», — и просил «прибавить нам как можно воли». Но как только зять канцлера Головкина оказался за пределами избранного круга правителей, он переменил позицию. 20 января он тайно отправил камер-юнкера Петра Сумарокова в Митаву — доложить Анне о подлинных обстоятельствах её избрания и требовать, «чтоб ее величество просила от всех посланных трёх персон такого писма за подписанием рук их, что они от всего народу оное привезли». Ягужинский предостерегал герцогиню от подписания «кондиций» и требовал «донести её величеству, что-де может быть, не во многих персонах оное учинено, однако чтоб её величество была благонадёжна, что мы все её величеству желаем прибытия в Москву».[799]

Сохранившиеся материалы Верховного тайного совета, следственное дело князей Долгоруковых 1739 г. и собранная наблюдателями-дипломатами информация позволяют заглянуть за кулисы заседаний Совета, где разыгрывались события, не отражённые в официальных протоколах. Но к этим свидетельствам следует подходить критически — слишком многое по разным причинам осталось навсегда скрытым от исследователей.

Подозрительным выглядит стремление Долгоруковых на следствии представить выступление князя Голицына внезапным, а его самого — единственным «зачинщиком» ограничивавших самодержавие мер. Но в глазах современников инициатива и руководящая роль в Совете принадлежали Долгоруковым (прежде всего — опытному дипломату Василию Лукичу), что зафиксировали источники: сочинение Феофана Прокоповича, записки герцога де Лириа и письмо неизвестного автора, использованное английским консулом в донесении от 26 февраля 1730 г.[800] Генерал русской службы шотландец Джеймс Кейт вспоминал, как вскоре после смерти Петра II «стало известно, что Долгорукие составили форму правления, по которой императрица должна была получить титул, а они — власть».[801]

Прусский дипломат А. Мардефельд уже 19 января утверждал, что Голицын заранее договорился с Остерманом о выдвижении Анны «с условием ограничения самодержавной власти».[802] Какие-то контакты были у Голицына с датским послом; Вестфалей успел занять у английского консула шесть тысяч рублей для противодействия избранию нежелательной для Дании кандидатуры голштинского принца. Во всяком случае, именно его разбудил в пять часов утра 19 января посланный Д. М. Голицыным человек и известил о воцарении Анны; благодарный посол тут же поспешил поднести супруге князя подарок в виде тысячи дукатов.[803] Другие донесения послов свидетельствуют о появлении «партий» сестры Анны (Екатерины Мекленбургской), первой жены Петра I Евдокии Лопухиной и цесаревны Елизаветы.[804]

Посольство прискакало в Митаву в 7 часов вечера 25 января. Сумароков опередить его не успел — прибыл в столицу Курляндии то ли 26-го, то ли 27 января; по приезде был «окован» и после допроса отправлен в Москву. Трудно сказать, успела ли Анна узнать что-либо о событиях в Москве и о существовании противников «верховников»; но разборки среди московских гостей могли вызвать некоторые подозрения. По мнению Д. А. Корсакова, Анну успели предупредить посланцы К. Р. Лёвенвольде и Ф. Прокоповича, однако эта информация почерпнута из более поздних сообщений Э. Миниха и митрополита Евгения (Болховитинова), которые ни участниками, ни очевидцами событий 1730 г. не являлись, и даже X. Г. Манштейн, собиравший сведения о них на рубеже 1730–1740-х гг., упоминал лишь о поездке Сумарокова.

В любом случае герцогине, коротавшей дни на положении бедной родственницы правителя маленького остзейского государства, предстоял важнейший в её жизни выбор — принимать или не принимать российскую корону на предложенных условиях. Немедленная аудиенция принесла успех — наутро Долгоруков отправил гонца обратно. В доношении он сообщал: Анне объявили, «что избрали её величество на росиский престол, и просили, чтоб изволила потписать посланные с нами кондиции. Её величество изволила печалитца о преставлении его величества, а потом по челобитью нашему повелела те кондиции перед собою прочесть, и выслушав, изволила их потписать своею рукою тако: по сему обещаю всё без всякого изъятия содержать. Анна». Росчерком пера самодержавная монархия в России стала ограниченной — ровно на месяц, с 25 января по 25 февраля 1730 г. Правда, большинство подданных об этом так никогда и не узнало…