Сами по себе проблемы мировой экономики, за одним исключением, представлялись менее серьезными. Мировой экономический рост не прекратится и без каких‐либо особых мер. Если верна периодизация Кондратьева (см. с. 87), то человечество еще до конца второго тысячелетия должно было вступить в новую эру подъема. Впрочем, ее наступление может быть несколько отсрочено из‐за дезинтеграции советского социализма, анархии и вооруженных конфликтов в некоторых регионах, а также излишней приверженности идеалам свободной торговли, которая всегда вызывала больше энтузиазма у экономистов, чем у историков экономики. Тем не менее масштабы этой новой экспансии обещали быть огромными. Как мы уже видели, “золотая эпоха” затронула прежде всего страны “развитой рыночной экономики” – а это примерно двадцать государств с совокупным населением около 600 миллионов человек (1960). Глобализация и международное перераспределение производства будут, как предполагалось, продолжаться, вовлекая в мировую экономическую систему большую часть оставшихся 6 миллиардов. Даже закоренелые пессимисты не станут отрицать, что такая перспектива выглядела весьма благоприятной для бизнеса.
Серьезной проблемой, которая портила общую картину, было очевидно необратимое расширение пропасти между бедными и богатыми странами. Этот процесс несколько ускорился из‐за отрицательного влияния кризиса 1980‐х годов на значительную часть третьего мира, а также пауперизации многих бывших социалистических стран. На фоне резкого увеличения численности населения в развивающихся государствах рост этой пропасти, скорее всего, должен был продолжиться. Убеждение неоклассических экономистов, согласно которому неограниченная международная торговля позволит более бедным странам приблизиться в своем развитии к богатым, противоречит как опыту истории, так и здравому смыслу[218]
. Глобализация экономики, которая в течение многих поколений развивалась в рамках растущего неравенства, почти неизбежно усугубляла эти проблемы.Как бы то ни было, экономическая деятельность не существует и не может существовать вне более широкого контекста, а также определяемых ею последствий. Как мы убедились выше, в конце двадцатого века три аспекта мировой экономики внушали вполне обоснованные опасения. Прежде всего, новые технологии продолжали вытеснять человеческий труд из сферы производства товаров и услуг, не создавая взамен достаточного количества рабочих мест и не гарантируя темпов экономического роста, необходимых для их создания. Поэтому лишь немногие западные аналитики всерьез рассматривали перспективу хотя бы временного возвращения к полной занятости “золотой эпохи”. Во-вторых, в то время как труд по‐прежнему являлся главным фактором производства, в процессе глобализации экономики индустриальные мощности перемещались из богатых стран с высокой стоимостью труда в страны, чьим основным преимуществом при прочих равных условиях были дешевые рабочие руки и мозги. Результатом этого станут две вещи (или одна из них): перераспределение рабочих мест между регионами с высокой и низкой зарплатой и – в соответствии с законами свободного рынка – падение уровня заработной платы в тех регионах, где он высок, под давлением глобальной конкуренции. Страны ранней индустриализации, в частности Великобритания, скорее всего, начнут эволюционировать в направлении экономик с дешевой рабочей силой, что чревато тяжелыми социальными последствиями. Кроме того, на этой основе им все равно не удастся конкурировать с “новыми индустриальными странами”. В прошлом подобные проблемы решались при помощи соответствующей государственной политики, т. е. протекционизма. Однако – и в этом состоит еще один настораживающий аспект мировой экономики
Сказанное затрагивает множество экономических и социальных проблем, которые стоят более остро в одних странах – например, в Великобритании – и менее остро в других – например, в Южной Корее.