Эпоха крестовых походов и ее герои

Мы знаем имена некоторых особенно активных агитаторов. Но каждая деревня, очевидно, имела своего оратора, каждая группа своих вождей. Из них чаще всего в летучих заметках современников появляется имя эремита[59] Петра Пустынника из Амьена. В больших историях, сильно отодвинутых от Первого крестового похода, оно заполняет всю сцену, закрывая безымянные толпы, которые шли за ним, бросая тень на самого папу Урбана. У легенды о Петре есть своя длинная история. Эта легенда воплощает образ народной темноты — все, что было наивного и святого в чувствах толпы, и, все, что было в них неустойчивого и жестокого. Позднее Средневековье сделало из него главного героя Первого крестового похода, историческая критика XIX века, оценившая роль курии, совсем аннулировала легенду Петра Пустынника и констатировала полную безрезультатность того странного подвига, который он совершил со своими спутниками. Но теперь мы можем поставить эту фигуру на подходящее ей место.

Благочестивым мифом является, несомненно, рассказ о паломничестве Петра из Амьена в Иерусалим за год до созыва Клермонского собора, вещий сон у Гроба Господня, где явилось ему «величие Божие», посылая его на проповедь похода. Миф представляют и его появление в Риме, и речь перед папой, вызвавшая будто бы поездку Урбана в Клермон. Мы знаем, что одно время Петр и в самом деле находился на пути в Иерусалим, но не дошел туда из-за помех, созданных турками. Во Франции его деятельность начинается только после Клермонского собора. Это типичный эремит, которого некоторые анналы, говорящие о нем без особенной симпатии, изображают человеком небольшого роста, худым и суровым, с лицом, потемневшим от строгого выполнения заповедей аскетизма, босым, с длинной седой бородой, верхом на осле, с которого, из уважения к его всаднику, сдирали клочья шерсти, сохраняя их в качестве реликвии, так что в конце концов осел был ощипан догола. Действия Пустынника показывают в нем характерные для людей его склада упрямство, жестокость, узость мысли, неопытность в житейских делах и политических вопросах, крайнюю импульсивность. То, как он впоследствии покинет своих несчастных спутников в кошмарной обстановке обреченными на гибель на малоазийском берегу и сбежит в Константинополь, мирится в его характере с отчаянною смелостью, с какой он долго вел их по неизвестным ему дорогам Европы, Балкан и Азии. Его деятельность во Франции охватила преимущественно Берри, Орлеан, области к северу от Парижа. Здесь он набрал 15 тысяч человек (как исчисляют хроникеры), среди которых преобладали невооруженные пешие люди, но было и известное число мелких рыцарей, в том числе пресловутый Готье Нищий[60]. На Рейне аналогичную деятельность развил священник Готшалк, с именем которого также связывают войско в 15 тысяч человек. Отмечают еще дружину графа Эмихо Лейнингена в 12 тысяч человек.

Все эти толпы составились большей частью из простолюдинов в марте и апреле 1096 года. Ярость толпы фанатиков, горевшей нетерпением сразиться с врагами Христа, и жадность голодного сброда, глаза которого разгорались на легкую добычу, обратились в первую очередь против евреев. Это — первые темные страницы крестоносного движения и первые грандиозные погромы, какие знают Средние века. Каролингская эпоха была относительно мирной и светлой порой в жизни еврейского народа, но со второй половины XI века начинаются мученические анналы еврейских гетто.

В конце апреля погромы разразились в целом ряде городов: Трире, Праге, Виссельбурге, Шпейере. В мае громилы свирепствовали в Вормсе. В конце этого месяца Эмихо со своими 12 тысячами является к Майнцу. Епископ и бургграф заперли ворота города, однако позже, под угрозами осаждавших, их пришлось открыть. Более тысячи евреев укрылись в епископском дворце, но он был осажден, а епископ и бургграф вынуждены были бежать. Евреев принуждали креститься. Глава местной общины сжег себя в синагоге со своей семьей. Не менее грозные события разыгрались в Кельне. Синагога здесь была разрушена, свитки Торы разорваны и выброшены на улицу. Епископу удалось скрыть многие семьи в своих деревнях. В Трире евреи убивали, во избежание осквернения, друг друга и кидались в Мозель. Здесь, как и в иных случаях, высшая церковная власть и светское начальство пытались бороться с погромами, а население самих городов не принимало в них активного участия — все бесчинства творила пришлая чернь.

Еврейские кварталы в прирейнских городах, разгромленные и опустошенные, долго не заселялись, и только прибытие из Италии императора Генриха IV вернуло спокойствие в потревоженные гетто.