Тем не менее уже не сотни тысяч следовали за крестоносными вождями, а лица этих вождей уже не горели тем воодушевлением, какое характеризовало баронов, ведших Первый поход. Несчастливая мысль Людовика VII осадить Дамаск, который до этого — из вражды к атабекам — готов был поддерживать христиан; несчастливая мысль взять с собою на Восток жену, красавицу Алиенору, с ее шумливой и бездельной свитой, с ее склонностями к романам, терзавшим ревностью сердце короля-супруга, обрекли французский поход на неудачу. Жестоко разбитая при Дорилее армия Конрада III оказала ему плохую поддержку, и крестоносцы вернулись на родину, не сделав ничего для Палестины, испортив основательно отношения с соседями латинских государств, которые отныне перестали быть дружественными, и еще больше углубив конфликт с Византией.
Об удручающем впечатлении, которое поход произвел на Европу, свидетельствует хроника епископа Фрейзингенского Оттона. Этот хроникер вошел в историю с репутацией пессимиста. Все, что приходилось ему пережить в Германии, не настраивало его на радостный тон — в жалкой фигуре Конрада III его имперская мечта находила слабую опору. Однако и он был из тех, чье сердце загорелось при крестоносном призыве. Несмотря на некоторые тревожные симптомы, предшествовавшие Второму походу, Оттон радуется ему, чего-то ждет от него: «Воры и разбойники берут крест. Земля освящается десницей Вышнего...» Охваченный надеждой на какое-то новое будущее, он, едва окончив свою хронику «О двух государствах», снова берется за перо, готовый день за днем записывать живую историю Второго похода. Об этом намерении он вспоминал много лет спустя в тоне глубокого разочарования: «Должен сознаться, что когда несколько лет тому назад я кончил первую свою историю, и дух Божия странничества... повеял над западными народами, я подумывал было снова взяться за перо. Уже начал я писать, но не знаю в силу какого инстинктивного чувства, как если бы душа предчувствовала будущее и предвидела конец, я бросил начатый труд».
Весть о происходившем у Дорилеи и Дамаска быстро пришла на Запад, вызывая отчаяние людей, проводивших своих близких в поход, и сильное раздражение против св. Бернарда Клервоского. Государи, возвратившиеся на родину из провального похода, а также английский король Генрих II Плантагенет немедленно возложили на себя обет нового пути, однако никто из них этот обет не выполнил. Все они сошли в могилу с тяжестью смертного греха, искупить который надлежало их детям.
Глава V
Поворот в судьбе Палестины.
Латинская империя
Тотчас после отбытия крестоносцев турки со всех сторон ворвались в христианскую Сирию. Атабек Алеппо Нур ад-Дин осадил триполийский замок, где находился сын триполийского графа, и увел его с собою. Атабек Дамаска Муин ад-Дин Анар, опустошил округу Иерусалима и вынудил короля заключить невыгодный мирный договор. Эмир Алеппо разгромил замки Антиохийского княжества и овладел Апамеей. Ряд кровавых поражений христиане потерпели в 50-е годы XII века. При этом иерусалимский король показал себя далеко не на высоте, отказываясь идти своевременно на помощь находившимся в опасности вассалам, поскольку был занят дома борьбой за власть со своей матерью Мелисендой.
Во второй половине XII века уже не могло быть речи о росте христианского владычества на севере Сирии. Северная граница Иерусалимского королевства была беззащитна и открыта нападениям турок.
Скоро та же судьба постигла и восточную границу. Мусульманское население Дамаска мало сочувствовало политике своего эмира, не раз вступавшего в союз с христианами против атабеков, а после коварного нападения христиан во время Второго крестового похода авторитет эмира был окончательно подорван. Среди горожан созрела мысль, не ища дружбы у неверных, опереться на обретавшего все большую силу Нур ад-Дина, и стоило только атабеку подойти к стенам Дамаска, как ему были открыты ворота.
Теперь Иерусалим был со всех сторон окружен атабеками. Может быть, солидарность христианских государств Востока и отдалила бы его гибель, но их правители оказались неспособны объединить усилия. Да и само сжимаемое с севера и востока Иерусалимское королевство вместо того, чтобы укреплять связи с Антиохией и Триполи и вообще заботиться о защите собственной территории, начинает вытягиваться на юг, стремясь отхватить куски от владений египетского халифа.