Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера

Мысль о том, что труд полезен для здоровья, конечно, не новая. Разумеется, предполагалась умеренная физическая работа, не слишком монотонная и разгоняющая кровь. Иоганн-Кристиан Гейнрот (1777–1843), один из ведущих представителей школы психиков, имя которого было забыто, а затем восстановлено Мёбиусом, считал «занятость» «универсальным лечебным средством для успокоившихся» больных. «Труд – лучшее лекарство» было лозунгом Боделынвинга в основанной им колонии Вефиль, где участие больных в работе приветствовалось уже по экономическим причинам, но и соответствовало пожеланиям многих пациентов. Мёбиус обосновывал трудовую терапию принципом покоя: как бы «удивительно» это ни звучало, писал он, – но на вопрос о том, как «больному обрести покой и мир в душе», правильным ответом будет: «через труд». Еще легче было обосновать трудовую терапию принципом укрепления воли. Пациентам из образованных слоев общества, не имевшим привычки к физическому труду, требовалось серьезное внутреннее усилие, чтобы выдержать трудовую терапию. Автор исследования 1905 года, написанного по материалам лечебниц «Дом Шёнов» и Констанцерхоф, с явным сарказмом пишет, что «вопреки всем настойчивым призывам о лечебной пользе труда не так просто подвигнуть нервного тайного советника, университетского профессора, майора или советника коммерции к работе садовника, столяра или переплетчика». В 1913 году «Дом Шёнов» для небольшой группы тщательно отобранных больных ввел в свою программу «упражнения для воли» следующего типа: «участники под руководством тренера вместе принимают определенные позы и выдерживают их в течение краткого или более длительного времени. Моделями для таких поз служат античные и современные скульптуры». «Упражнением для воли» стала популярная в то время игра в «живые скульптуры». Насколько безобидные практические последствия имел новый культ воли до 1914 года, настолько сильно все изменилось, когда он перешел в сферу политики.

Эмиль Дюркгейм в памфлете 1915 года «ÜAllmagne au-dessus de tout»[218]видел в стремлении Германии к статусу мировой державы «болезненную гипертрофию воли, своего рода манию воли» – идею, что олицетворяемая государством коллективная воля способна перешагнуть границы, заданные природой вещей. Он имел в виду, что подлинный источник немецкого национализма нельзя слишком идеологизировать, это была не идеология, а скорее «конкретное живое чувство»: «чрезмерная жажда воли». Хотя сочинение Дюркгейма было данью военной пропаганде, его тезис не был полностью ошибочным. Правда, в Германии мания воли была еще молода, истоки ее лежали скорее на западе Европы, не в последнюю очередь во Франции. Уже в словах Руссо о volonte generale[219] звучала надежда преодолеть лабильность индивида за счет коллективной воли. Справочник Гебхардта «Как стать энергичным» во введении к разделу о «самостоятельной тренировке воли» ссылался на Поля-Эмиля Леви и на Амбруаза Огюста Льебо, основателя школы Нанси. Леви принципиально отвергал курс покоя и восторженно ратовал за «воспитание воли». В 1880-х годах французы изобрели «заболевания воли», а в последние годы перед мировой войной во французской популярной гигиенической литературе, как и в Германии, заметно усилился культ силы воли (см. примеч. 19).

В Англии терапия воли также имеет более долгую историю, чем в Германии. Мать Вильгельма II, британская принцесса Виктория, уже в 1861 году, беспокоясь о «взбудораженных нервах» своего супруга, призывала его применить «немножко силы воли» и тем самым познакомила берлинский дворец Гогенцоллернов с новейшими достижениями английских учений о нервах и силе воли. В викторианской Англии обращение медиков к силе воли имело моральный подтекст. Исследовательница Джанет Оппенгейм считает, что XIX и начало XX веков стали «трагедией британской психиатрии», потому что методы лечения были в это время ограничены господствующей в обществе моралью и бессмысленными призывами к воле, которой полагалось быть свободной и вместе с тем соответствовать той же основной морали (см. примеч. 20).