Читаем Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера полностью

В США споры между философией досуга и философией активной суеты обнаруживаются в переписке между Уильямом Джеймсом, философом и психологом, и его отцом Генри. Генри Джеймс всегда беспокоился, как бы излишняя работа не повредила его здоровью. Неутомимый Уильям, хрестоматийный неврастеник по понятиям того времени, напротив, вечно стремился к движению и разнообразию, пусть и с ущербом для здоровья. В Германии он увидел женщину, занимавшуюся тяжелым трудом, и стал убеждать свою сестру в том, что работающая женщина – это идеальная и счастливая женщина. Он делил людей на два идеальных типа: «нежноногие из Бостона» и «суровые как Скалистые горы». В эссе «Евангелие расслабления» (1899) он писал, что американцев делает нервными не чрезмерная работа, а неверная жизненная установка. Когда американец приезжает из Европы и в его памяти еще свежи европейские лица, ему бросается в глаза «дикий взгляд» на лицах земляков. Этот взгляд объясняется «слишком отчаянной жадностью и страхом или чрезмерной ответственностью и любезностью». Лечебный курс покоя против этого совершенно ошибочен. Тем не менее в следующем году он отправляется на курс лечения в Бад Наухайм.

С начала XX века в США распространяется новый вид терапии, авторы которого исходили не из недостатка энергии, а из ее избытка. Уэйр Митчелл, американский первооткрыватель лечения покоем, начал направлять пациентов мужского пола не в санаторий, а в путешествие верхом на лошадях через Дакоту. Теодор Рузвельт, ставший к этому времени «тяжеловесом» американской политики, воспринимал себя неврастеником, но в Дакоте во время суровой верховой поездки праздновал победу над своей слабостью. Как описывает Том Лютц, его «ковбойская философия» и понимание империализма были «непосредственным результатом» его теоретического и практического опыта неврастении. Ни один руководитель иностранного государства не производил такого сильного впечатления на Вильгельма II, как Теодор Рузвельт. Тот, в отличие от немецкого кайзера, мог легко играть мускулами и строить боевые корабли, не подвергая при этом свою страну серьезному риску (см. примеч. 21).

В процессе психизации неврастении с начала XX века все чаще обнаруживается, что суть этого расстройства видят уже не в определенных функциональных нарушениях, а в слабости воли. Соответственно, и терапия должна была состоять в укреплении силы воли. Если исходить из того, что воля – это продукт жизненной установки и мировоззрения, то терапия нервов приобретала философский характер. Леви даже считал слабоволие «великой болезнью нашего времени», а Карл Бирнбаум, ассистент в берлинской клинике для душевнобольных Бух, в 1911 году назвал слабоволие своеобразной болезнью эпохи, «получившей широкое распространение». В 1906 году 23-летний наследный граф Эразм фон Эрбах-Эрбах был признан недееспособным по причине «патологического слабоволия» и «сексуальной неврастении», при этом он открыто признался в том, что не почитает иных богов, кроме Бахуса и Венеры. Этот случай привлек к себе внимание общества, поскольку обладал всеми достоинствами бульварного романа, а кроме того, речь шла о наследстве в 40 млн марок и экспертизу проводила целая галерея неврологических и психиатрических знаменитостей. При этом оказалось, что к северу от Майна судили строже, чем к югу от него, о чем была даже составлена эпиграмма (см. примеч. 22).

Открытие в нервозности проблемы воли содержало зерно истины. Если прежде в разговорах о нервах нередко делали вид, что речь идет о некоей периферийной части тела, которую можно отделить от своего Я и за которую человек сам не отвечал, то учение о воле показало, что за «нервами» на самом деле скрывается собственное Я. Но что из этого следовало? Воля могла быть чем-то, что присуще человеку от природы, но и чем-то, чего человек может достичь по собственному желанию. В традиционалистском обществе тренировка воли была нацелена на способность идти предначертанным путем. В обществе, находящемся на стадии перелома, укрепление воли, напротив, должно было повысить способность сосредоточиться на одной из многих возможных целей и не растерять собственные силы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука