Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Рассказ об истоках польского современного литературоведения хотелось бы начать с Яна Бодуэна де Куртенэ, который был учителем опоязовцев, а для членов Московского лингвистического кружка был даже важнее де Соссюра. Он был хорошо известен в Праге, а с 1918 года преподавал в Варшавском университете. Бодуэн мог бы, следовательно, стать крепким звеном между Россией, Польшей и Чехией. К сожалению, так начатый рассказ принадлежал бы к жанру science-fiction. Просто мы не знаем, были ли варшавские полонисты – будущие создатели современного польского литературоведения – студентами Бодуэна.

Это не единственный пробел в наших знаниях о героическом периоде «боев за новую науку о литературе», как часто говорили в Польше в межвоенный период. Воссоздавая начала, мы нередко не опираемся на твердые факты и, следовательно, обречены на догадки. Виной тому Великая История, осуждавшая на бегство, эмиграции и миграции, во время которых пропадали архивы и библиотеки. Бодуэн де Куртенэ, уезжая из Петрограда, был вынужден оставить там все свои вещи. Тадеуш Зелинский смог перевезти свой архив, но утратил личную корреспонденцию. Весь тираж антологии трудов русских формалистов, подготовленной в Научном кружке полонистов – студентов Варшавского университета, сгорел в сентябре 1939 года, в начале войны, во время пожара варшавской типографии. Это яркий факт: первая в мире презентация формализма – созданная в сотрудничестве с участниками Пражского лингвистического кружка и русскими экс-формалистами за тридцать лет до Тодорова и более развернутая, чем тодоровская, пропала навсегда. От составителя антологии, Давида Хопенштанда, осталось две небольшие научные статьи, машинопись магистерской работы и одна фотография из студенческого личного дела.

Но не стоит удручаться. История оставила столько, сколько оставила. Оставила важные тексты. По ним вполне можно воссоздать методологические концепции. Зато пропали неофициальные документы (письма, заметки, дневники, записки, конспекты, снимки), которые свидетельствуют о контекстах рождения польского современного литературоведения. А именно они позволяют читать научные метатексты как тексты культуры. Имея это в виду, небесполезно будет прибегнуть к палеонтологическому методу. В литературоведении его легализовал еще в конце XIX века Тадеуш Зелинский [Zieliński, 1925; 1971].

Парадоксально, кстати, что самую годную информацию об этих контекстах поставляют некрологи, посмертные статьи и старческие воспоминания. Доступность такого рода источников не означает, что реконструкция начал современного польского литературоведения будет воссозданием истории мертвой. Наоборот, если бы не доблестные 1920–1930-е годы, если бы не первые студенческие кружки, то после войны не возникло бы большой польской структуралистской школы. Именно в среде соратников из этих кружков выкристаллизовались замыслы, развиваемые в 1960–1970-х годах.

2. Динамика современного польского литературоведения: от кружка к школе

2.1. «Старшие» и «младшие» («архаисты и новаторы»)

Рождение современного польского литературоведения мы можем датировать 1912–1914 годами. Под «современным» я понимаю, во-первых, литературоведение, обладающее критическим самосознанием. Во-вторых, «современное» значит такое литературоведение, которое призвало к жизни новые дисциплины – теоретическую поэтику и теорию литературы.

Так понимаемое польское современное литературоведение изначально развивалось по двум направлениям – философскому и лингвистическому. Эти направления не исключали одно другое, а их создатели не состояли в конфликте друг с другом. В конце 1930-х годов и после Второй мировой войны, когда появился общий враг (в 1930-е годы – фашизм и национализм, после войны – официальный марксизм), они заключали тактические союзы. Спорными были не чисто методологические вопросы, а ви´дение культуры и той роли, какую играет в ней литература и литературоведение, а также концепция общественной роли ученых.

В первой фазе развития, между 1912 и 1931 годами, доминировала философско-эстетическая ориентация. Открывает ее «Звуковая форма польского стиха и польской прозы» Казимежа Вуйцицкого [Wóycicki, 1912], закрывает – «Das literarische Kunstwerk» Романа Ингардена [Ingarden, 1931]. Методологические образцы поставляла прежде всего немецкая Geisteswissenschaft (меньше влияли бергсонизм, крочеанизм и персонализм). Другим важным источником вдохновения была немецко-романская стилистика.

Это течение внедряло умеренные изменения в существующий порядок и достаточно быстро потеряло инновационную силу, заменяя изначально смелые, новаторские идеи на традиционную историю литературы. И неудивительно. Укоренилось оно в академиях и университетах, представляли его ученые старшей генерации, из поколения 1890-х годов, учившиеся еще до Первой мировой войны в немецких и русских вузах. Литературно-художественной системой координат для их исследований была романтическая и неоромантическая (символистско-парнасская) литература.