Финансовая отрасль в целом также переживала подъем концентрации. В Соединенных Штатах в период с 1990 по 2008 г. рыночная доля трех крупнейших банков выросла в четыре раза, с 10 до 40 %. В Великобритании в 2008 г. трем ведущим банкам принадлежало 80 % рынка (в 1997 г. этот показатель был равен 50 %) [54]. Когда речь заходила об этих исполинах, нередко звучала фраза «слишком большие, чтобы обанкротиться». Их руководители были уверены, что правительство не позволит им разориться, – это вызвало бы настоящий хаос. Их инвестиционная дисциплина ослабла – экономисты справедливо называли это явление «моральным риском». Крупнейшие финансовые учреждения стали брать на себя чрезмерные риски, уверенные, что, если дела будут совсем плохи, налогоплательщики их выручат. Что ж, мы действительно это сделали.
Кроме того, концентрация выросла на уровне целых стран – растущий финансовый сектор занимал все больше места в общей экономической структуре государства. В Великобритании в период между 1990 г. и началом кризиса финансовый сектор вырос с <6 почти до 10 % от общего объема ВВП [55]. Еще более опасная ситуация сложилась в Исландии. На заре нового тысячелетия Исландия с населением чуть более 300 тысяч человек была небольшим государством, основу экономики которого составляло рыболовство. К 2008 г., после того как радикальное дерегулирование крошечной финансовой отрасли острова превратило Исландию в убежище для европейских инвестиций, банки Исландии накопили 75 миллиардов долларов долгов – по четверти миллиона на каждого мужчину, женщину и ребенка в стране. Когда разразился финансовый кризис, исландская крона обвалилась, и некогда простая, но стабильная экономика была парализована резко возросшей стоимостью иностранного долга. Учитывая размеры экономики страны, этот случай был и остается самым крупным крахом банковской системы в истории [56]. Уровень безработицы вырос с нуля до 10 %, пенсии просто исчезли. Международный валютный фонд предоставил Исландии финансовую помощь при условии, что исландцы будут выплачивать инвесторам из Великобритании и Дании в целом 6 % от общего исландского ВВП ежегодно с 2017 до 2023 г. Финансовый сектор Исландии настолько разросся по отношению к реальной экономике, что, когда он рухнул, вслед за ним рухнула вся страна.
Исландия также привлекла внимание к возрастающей концентрации в нормативной сфере – во многих странах мира была принята общая политика дерегулирования в отношении внутреннего финансового сектора; в 2009 г. исполнительный директор по финансовой стабильности Банка Англии Энди Холдейн назвал это состояние «монокультурой», которая «подобно растениям, животным и океанам, стала менее устойчивой к болезням» [57].
Каждый из этих случаев концентрации представляет настоящую дилемму. В каждом из них мы должны были найти компромисс между разумными частными целями и малоизученными общественными опасностями. Но какой политик мог позволить себе пойти против тенденции дерегулирования, когда капитал казался таким мобильным и ослабление кредитных условий так нравилось избирателям? Какая финансовая фирма могла позволить себе оставаться в стороне от нового рынка, когда у тех, кто выходил на него, прибыли так стремительно росли? Какой человек не соблазнился бы перспективой получить жилье за небольшие деньги или вообще бесплатно и обеспечить эквити, просто наблюдая за тем, как растет стоимость недвижимости? Все это приводит нас к следующему вопросу: кто же тогда виноват?
Финансовый кризис показал, насколько сложными могут быть эти дилеммы. Даже если бы мы лучше понимали, насколько реальна опасность краха, неясно, что мы стали бы делать, чтобы его предотвратить.
Выучили ли мы наш урок? Или же история повторится в очередной раз?
Не принимайте ничего как должное
Инфраструктура имеет жизненно важное значение. В буквальном смысле это