Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир

Среди этих знаменитых чудовищ – монстр Мэри Шелли, Дракула Б. Стокера, мистер Хайд Р.Л. Стивенсона.

Чарльз Дарвин, совершивший кругосветное плавание на корабле «Бигль» (1831–1836 гг.), заложившее основы для его эволюционного учения, повидал за время путешествия немало «дикарей». Прославленный натуралист выстраивает иерархию, располагая туземные народы на различных ее ступенях в соответствии с принципом эволюционного развития от «дикого» состояния к цивилизованному¹²⁷. Дарвин также активно пользуется «бестиальной» образностью, которая, несмотря на свою предполагаемую научную нейтральность, все же подразумевает оценочное суждение:

…глядя на таких людей, едва можно поверить, что это наши ближние, живущие в одном мире с нами. <…> Ночью эти люди, голые и едва защищенные от ветра и дождя здешнего бурного климата, спят по пяти, по шести часов на сырой земле, свернувшись подобно животным;

…ловкость дикарей в некоторых делах можно сравнить с инстинктом животных, потому что она не совершенствуется опытом;

…когда один из нас обнажил руку, они выразили живейшее удивление и восхищение ее белизной, точь-в-точь как орангутанги, которых я наблюдал в зоологических садах¹²⁸.

Эти нелестные описания достаются на долю обитателей Огненной Земли, которые занимают в дарвиновской иерархии народов одну из низших ступеней: их нагота роднит их с животными, их убогий образ жизни вынуждает их, когда им приходится голодать зимой, прибегать к людоедству, они неумеренно жестоки по отношению к себе подобным и т. д.¹²⁹.

Зато Дарвин, как и Дидро, совершенно очарован таитянами, что тут же заставляет его переключиться в риторический регистр Золотого века. Так, их нагота, в отличие от наготы огнеземельцев, обладает свойством райской красоты и невинности:

Лица их выражают кротость, сразу же прогоняющую мысль о дикарях, и ум, свидетельствующий о том, что они уже преуспели в цивилизации. <…>. Они очень рослы и широки в плечах, атлетически и пропорционально сложены. <…> Белый человек, купающийся рядом с таитянином, выглядел точно бледное, взращенное искусством садовника растение по сравнению с прекрасным темно-зеленым растением, буйно разросшимся в открытом поле;

…таитяне с их обнаженным, татуированным телом и убранной цветами головой являли в густой тени этих рощ великолепный образчик людей, населяющих первобытную страну¹³⁰.

Бестиальная образность доминирует в дискурсе научного расизма (или, по определению Ц. Тодорова, «расиализма») XIX в.: например, выявлялось физическое сходство «черной расы» с крупными человекообразными обезьянами; устанавливалась «бесспорная» корреляция между внешним «уродством» – с точки зрения европейского наблюдателя – и нравственной деградацией и т. п.¹³¹.

Американские индейцы, которые с начала эпохи Великих географических открытий стали «парадигматическим примером ^(£дикарей^”»132, в литературе романтизма предстают, равно как и прочие живописные разновидности «диких народов», в двояком обличии: могучих, прекрасных и благородных «детей природы» и коварных, кровожадных, мстительных демонов. Благородным и утонченным возлюбленным, индейцам Шактасу и Атале, в романе Шатобриана «Атала» (1801) противостоят жестокие и неумолимые индейцы из враждебного племени. В романе Гюго «Бюг-Жаргаль» (1826) образ возвышенного и справедливого африканского принца Бюг-Жаргаля, вождя восставших негров-рабов в колонии Сан-Доминго, соседствует с образами еще одного чернокожего предводителя мятежников, завистника и садиста Биасу, и вероломного карлика Хабибры.