Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир

На Локка и его «Мысли о воспитании» (1691) опирается в трактате «Эмиль» (1762) Руссо¹⁰¹. Настольной книгой своего подопечного он предлагает сделать «Робинзона Крузо» – «самый удачный трактат о естественном воспитании»¹⁰². Логика рассуждений Руссо в этом случае примерно такая же, как и в «Происхождении неравенства».

«Тело дикого человека – это единственное известное ему орудие»¹⁰³. Все необходимые ему навыки соизмеримы с простейшими его потребностями; как только потребности начинают усложняться, человек начинает зависеть от того, в чем раньше совершенно не нуждался. В один разряд с такими избыточными потребностями попадает и потребность в общении с себе подобными, в которой поначалу как будто бы нет ничего опасного, однако она таит в себе, как мы уже видели, огромные риски.

«Естественный» человек поначалу столь же одинок, как и Робинзон на своем острове; ему не нужны изобретения и хитроумные машины человека цивилизованного. Робинзону в его уединении, говорит Руссо, нужно лишь то, что приносит ему непосредственную пользу и обеспечивает безопасность.

Ребенок же ценит железо больше золота, а стекло больше алмаза. Самый важный мастер в его глазах – пирожник, а не ювелир, и даже часовое мастерство ему не особенно интересно, ведь он наслаждается ходом времени, не боясь его упустить¹⁰⁴.

Дикарь имеет «постоянно все силы свои в своем распоряжении», он всегда готов «ко всякой неожиданности и носит, так сказать, всего себя с собою»¹⁰⁵; в уста Эмиля, воспитанного на «Робинзоне» и благодаря этому правильно выстраивающего иерархию потребностей и навыков, Руссо вкладывает такие слова:

Какая глупая страсть у людей к изобретательности! <…> Чтобы заниматься одним каким-нибудь искусством, они подчинили себе тысячи других; целый город нужен для каждого работника. Что же касается меня и моего товарища, то наш гений заключается в нашей ловкости; мы приготовляем себе такие орудия, которые можно было бы всюду носить с собою¹⁰⁶.

Как и «дикарь», ребенок – пока еще «существо физическое» и «не знает иного человеческого существа, кроме самого себя»¹⁰⁷. «Безмятежность страстей», самодостаточность, особое ощущение времени, простота потребностей, первоначальное «природное» состояние¹⁰⁸ – все это и многое другое роднит руссоистского ребенка с руссоистским дикарем. «Робинзон» же представляет для Руссо модель закономерного («чистого») развития как человека, так и человечества в целом (от «естественных искусств» к «промышленным», от «отшельничества» к сообществу и т. д.). В этой модели первобытное, «дикое», состояние занимает место «детства» человечества¹⁰⁹.

Своего рода воспитательный эксперимент по рецепту Руссо воспроизводится в ироничной «философской повести» Вольтера «Простодушный» (1767). Герой повести – «гурон, прозванный Простодушным» – «дикарь», канадский индеец, попадающий на берега Бретани. Его «простодушие» – синоним естественности, свободы от цивилизации. В первых же главах, впрочем, выясняется, что Простодушный – индеец лишь по воспитанию, а по происхождению он чистокровный бретонец: его опознают по особым приметам брат и сестра его отца, французы¹¹⁰. Дядя, местный приор, решает заняться образованием племянника и «засадить его за чтение Нового Завета».

У Простодушного была превосходная память. <…>. Он ничего не забывал. Его понятливость была тем живее и отчетливее, что детство его не было обременено в свое время тем бесполезным вздором, каким отягчено бывает наше детство, и поэтому мозг воспринимал все предметы в неискаженном виде¹¹¹.

«Неискаженное» восприятие подразумевает игнорирование условностей, шокирующее «цивилизованного» человека, буквальное прочтение символической реальности, отождествление слова и вещи, неспособность ко лжи¹¹². «Проглотив с большим удовольствием» Новый Завет, Простодушный с энтузиазмом начинает следовать всем усвоенным им заповедям. Так, он требует, чтобы ему сделали обрезание, затем, после долгих уговоров, все-таки соглашается вместо этого на крещение и исповедь. Но делает это по-своему.