Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир

Описывая облик миссис Риколетти, Лестрейд прибегает, к большому неудовольствию Холмса, к поэтическому языку: «Бледная как смерть, а вместо рта – алая рана». Многие сказали бы, замечает Лестрейд, что поэзия и истина – это одно и то же. Да, так считают идиоты, откликается Холмс. Поэтическим языком метафор и метонимий – абсурдных, странных, иррациональных – пользуется сновидение, чтобы выговорить истину, и Шерлоку еще только предстоит в этом убедиться. Уотсон, не отделяющий поэзии от истины, легко устанавливает по этим признакам (смертельная бледность и ротрана), что Эмилия Риколетти умирала от чахотки.

Разумеется, у кровавого рта будет и другое объяснение: выстрел в рот. Но есть и еще одна деталь: Ирен, приняв решение не надевать ничего, тем не менее прибегает к макияжу. «Какой оттенок помады?», – спрашивает ее наперсница Кейт. «Кровь», – отвечает Ирен. Сновидение прибегло к метонимии, выделило деталь – кровавый рот: женщина с кровавым ртом, собирающаяся на битву, The Woman. В фигуре Невесты сгущаются образы Мэри и Ирен. Это подтверждает сцена с Мэри в заброшенной церкви («Невеста»), воспроизводящая сцену с Ирен на «боинге» («Скандал в Белгравии»): оба раза Шерлок думает, что его собеседница говорит о нем, и оба раза выясняется, что она имеет в виду другого Холмса, Майкрофта – «не этот Холмс, тот, другой, умный».

От Мэри протянулась и метонимическая ниточка к непомерно тучному Майкрофту. Во сне Мэри – агент Майкрофта (который, как обычно, дергает за все ниточки). Только во сне это означает, что и Майкрофт участвует в сгущении, формирующем образ Невесты: в этом смысле Майкрофт – двойник Мэри. В реальности Майкрофт строен, а вот Мэри, напротив, последнее время неуклонно увеличивалась в размерах – когда Шерлок покидает, как ему кажется, навсегда, чету Уотсонов, Мэри уже на сносях (во сне она не беременна).

Толщина Майрофта во сне отсылает к беременности, к материнству. В «Скандале в Белгравии» Майкрофт, разливающий чай, использует идиоматическое выражение: «Я побуду матерью» (ГП be mother), т. е. «буду играть традиционную роль хозяйки дома», на что Шерлок немедленно откликается: «И вот вам история моего детства в двух словах». Возвращая реплике Майкрофта ее буквальное значение, он тем самым проясняет роль брата в своей судьбе. «История твоей жизни в двух словах», – насмешливо роняет Майкрофт в сновидении; почти дословное воспроизведение фразы скрепляет эти два микроэпизода, устанавливает между ними соответствие.

Мать-крокодил: предварительный Другой и фаллическая мать

Какой же матерью является Майкрофт? Лакан, в присущей ему манере, которую он сам как-то назвал «склонностью к гонгоризмам»⁴², дает впечатляющее описание роли матери: «Роль матери – это ее, матери, желание. <…> Желание матери <…> всегда чревато какой-то порчей. Огромный крокодил, у которого ты во рту, – вот что такое мать. И никогда не знаешь, не взбредет ли ей в голову свою пасть захлопнуть. <..> Однако кое на что рассчитывать все же можно. <…> Существует там, в пасти, наготове некий валик – каменный, разумеется, – который не дает ей закрыться. Это то, что называют фаллосом. Этот валик поможет вам в случае, если пасть все-таки захлопнется»⁴³. Лакан добавляет, что к подобным «грубым примерам» он вынужден прибегать, чтобы объяснить, что такое «отцовская метафора». Об отцовской метафоре – чуть позже, а пока попробуем разобраться с матерью-крокодилом.

Разумеется, речь не идет о том, что всякая мать непременно норовит слопать своего младенца. Речь о том, что человеческий детеныш, в отличие от всех прочих детенышей, рождается совершенно беспомощным, полностью зависимым от Другого. «^,Лакановская^, мать, этот предварительный Другой, представляет собой персонаж, внушающий чувство тревоги. <…> Все, что мать делает, – ее уходы и появления, ожидание, брань, поощрения, все проявления ее присутствия, одним словом, несут на себе печать полного произвола. Этот безумный, непредсказуемый, бессвязный мир нуждается в организующем принципе»⁴⁴.

Мать как опасный и непредсказуемый персонаж хорошо знакома нам по мифам – богини-матери, такие как Гея-земля, дают жизнь, но и поглощают порожденное ими. Богини плодородия обычно амбивалентны: Персефона, дочь богини плодородия (а стало быть, и сама выступающая в этой роли), одновременно и владычица подземного мира, царица мертвых. Инанна, божество любви и плодородия шумеро-аккадской мифологии, отправляет своего юного супруга Думузи в подземное царство Эрешкигаль – своей сестры и страшного двойника, олицетворения смерти. В индуизме богиня-мать Кали, украшенная гирляндой из черепов, темная яростная ипостась светлой Парвати, супруги Шивы.

Тиамат, мировой океан-хаос, из которого вышло все живое в шумеро-вавилонской мифологии, даже внешне напоминала крокодила – предположительно изображалась в виде дракона, которого убивают младujne боги (Мардук), чтобы создать космос из хаоса. Здесь можно вспомнить и многочисленные змееборческие сюжеты в мировой мифологии.