Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир

Таким образом, в нашей истории и адресат, и тот, кто к нему обращается, оказываются вымышленными, спрятавшимися за подложными именами и личинами. В мистификаторскую игру вовлечены все – и писатели, и редакторы, и, конечно, читатели, которые охотно ловятся на эту удочку. И хотя эти события разворачиваются почти на 200 лет раньше, чем наши сериалы, можно утверждать, что наши современники продолжают почтенную традицию мистификаций и игр с аудиторией. Как и сейчас, мы имеем дело с массовой культурой, с сериальностью («Записки» выходили в течение нескольких лет), а главное, с диалогом между автором и читателем (и поддразниванием – по-нашему, троллингом). Стивен Моффат, на вопрос журналистов, «выжил ли Мориарти», со смехом отвечает: «Ну, не могли же они сымитировать самоубийства друг перед другом!», после чего в финале третьего сезона «Шерлока» Мориарти возвращается (мы только потом узнаем, что он все-таки умер). Для того чтобы сбить с толку поклонников, находящихся на месте съемок первой серии третьего сезона «Шерлока», было специально снято несколько «фейковых» сценок – так, чтобы зрители не могли сказать, где правда, а где ложь. Наконец, в ответ на многочисленные фанатские теории о спасении Шерлока после «рейхенбаха» был снят шуточный ролик, в котором Бенедикт Камбербэтч, исполнитель главной роли, решительным тоном сообщает, что довольно с него, он больше не может молчать и должен во всем сознаться. Однако на моменте рассказа у ролика пропадает звук и изображение начинает плыть. Впрочем, это не останавливает фанатов, которые и из обрывков реплик извлекают какую-то информацию¹².

Во времена Уоррена и «Блэквудз», так же, как и Моффата и Гейтисса, взаимоотношения с по(читателями) их произведений были не менее важны, чем сами тексты, в особенности игровой аспект этих отношений. О том, насколько сознательно они выстраивались, свидетельствует письмо, в котором Уоррен полухвастливо-полуудивленно рассказывает вот о каком происшествии:

Один из самых выдающихся хирургов Лондона зашел ко мне субботним вечером <…> и случайно увидел, что на столе у меня в кабинете лежит рукопись «Записок». «Боже мой, – сказал он, – неужели вы автор этих потрясающих историй?» Это было так неожиданно, что я ему во всем признался. «Так меня пациенты тысячу раз спрашивали, кто их написал, и я всегда говорил, что это доктор Парис!!!»¹³.

Однако, помимо восхищения, такие игры вызывали и явное раздражение аудитории, справедливо считавшей, что ее водят за нос. Отголоском этого раздражения являются уже упомянутые гневные отповеди из «Ланцета», призывающие автора «Записок» воздержаться от разглашения медицинских тайн; другой критик говорит о некомпетентности «доктора» в различных ситуациях. Сам Уоррен в предисловии к уже отдельному, книжному изданию «Записок» не без ехидства сообщает, что «вряд ли следует пояснять, что все персоны, которым газетчики приписывали авторство сего дневника, абсолютно неверны и что нет никакой связи с почтенными именами доктора Гуча, доктора Армстронга или доктора Бейли»¹⁴.

Подобное поддразнивание не всегда заканчивается мирно – в отдельных случаях у зрителей, а иногда и у создателей иссякает терпение, что приводит уже к настоящим скандалам и драмам. Генри Дженкинс рассказывает несколько подобных историй, самая яркая из которых – конфликт вокруг одной из героинь «Стар Трека» («Звездных войн»), которая появляется в СТ-2, потом вновь возникает в СТ-3, после чего исчезает. Продюсеры довольно небрежно объясняют ее исчезновение тем, что она, возможно, «беременна от мистера Спока», что вызывает активное отторжение и осуждение со стороны зрителей: