Эпоха великих реформ. Том 2

Один из мнительных сторонников освобождения, тов. мин. внутр. дел Левшин, смотрел на издание рескрипта 20 ноября, как на «такое сальто-мортале, от которого все государственное управление могло пойти верх дном» (См. Записку Левшина в «Русск. Архиве», 1885. № 8. С. 524). Довольно характерно отношение его к крестьянскому вопросу. Левшин, зондировавший во время коронационных празднеств почву среди дворян, пишет: под звуки бальной музыки и кликов^а, Государю словесно доложено было и им одобрено, что дворянство трех западных губерний, которое, находясь в соседстве с остзейскими свободными земледельцами, не питало панического страха к слову освобождение, как другие, первое произнесет слово освобождение (н. Записки. С. 484). Но в каком акте собственно впервые произнесено было святое слово «освобождение»? Литовское дворянство, стремясь к освобождению крестьян от крепостной зависимости и… земли, говорило лишь в общих выражениях, что пришло время положить конец крепостному состоянию и заменить его добровольными соглашениями с крестьянами. (См. н. з. Левшина). Рескрипт 20 ноября говорит лишь об улучшении быта крестьян, и только в дополнительном циркуляре Ланского от 21 ноября говорится о желании литовского дворянства и «в видах помещичьих крестьян освободить их от крепостной зависимости». Левшин находит, что тут была сказана Ланским неправда, но едва ли в данном случае не говорит в нем чувство затаенной зависти или горького сетования на свою близорукость и мнительность, благодаря коим он был по собственной вине удален от крестьянского дела, которое он знал и которому сочувствовал, хотя и с тою аккуратною умеренностью (ни холоден, ни тепл), которая вызывает негодование автора Апокалипсиса. Замечательна вследствие такой нерешительности нелогичность поведения Левшина. Ланской предлагает 18 октября 1857 г. Левшину составить проект рескрипта на имя ген. – губ. Назимова, который служил бы приступом к общему освобождению по всей России (а Левшин вместе с Главным Комитетом был против одновременного освобождения). Назначается восьмидневный срок, согласно повелению Государя. Такой короткий срок назначил Государь, будучи выведен из терпения бесконечными проволочками Главного Комитета. Левшин такую поспешность, по мнительности своей, в которой впоследствии сам сознался и каялся, счел непозволительною и, к чести своей, отказался, несмотря на требование своего начальника, от шага, в котором видел ветреность (С. 525 Записки). Но впоследствии, спохватившись и сообразив, как лестно как-нибудь косвенно, хоть сбоку, в виде «поддужного» пристегнуться к зачинающемуся великому делу, скрепил уже без всякой надобности вышеупомянутый циркуляр Ланского, в котором он отмечал вышеуказанную неправду (Записки его. С. 533–834). Непостижимая логика!.. Не без горечи уступил Левшин место Н. А. Милютину и отнесенный новым течением в лагерь «отсталых» стал именовать новых более отважных пловцов «красными» и «нивеллерами» (С.551 Записки), и утешаться в своих Записках «гордостью, самодовольствием и убеждением», что ему удалось подписать акт, составляющий краеугольный камень законодательства о крестьянах. Тщетное самообольщение! Едва ли претензия Левшина на признательность потомства основательна. Если он до 20 ноября и работал, как усердный чиновник, аккуратно компилируя, сам не зная хорошенько для чего бумаги своих предшественников, то за это и получал соответственные чины и знаки отличия (пред отставкою ему был дан Александр Невский), а если он добивается славы государственного человека, то тут, кажется, должна быть мерка иная: отвага, дальновидность, глубина взгляда и сила убеждений! Если бы мнительность Левшина, заставившая его спасовать в решительную, критическую минуту (при составлении рескриптов 20 ноября) и пойти вправо с крепостниками, которые хотели оттянуть дело чуть не на сто лет и которым он вовсе не сочувствовал; если бы вместо того он имел благородное дерзновение и веру в народ и в свободу, он, как знаток крестьянского быта, вероятно, играл бы видную и завидную роль, доставшуюся после него Милютину А коли струсил вследствие чрезмерной осторожности, как евангельский заскорузлый раб, зарывший свой талант тоже из чрезмерной осторожности в землю, нечего роптать и напрасно протягивать руки к награде и чести, уготованной только для храбрых, предприимчивых, отважных пловцов, которые не довольствуются рутинным каботажным плаванием и которых рутинеры обзывают «безумцами», «радикалами», «нивеллерами»! Эти последние, пускаясь в смелые опыты «радикального лечения общественных недугов, своею рациональною деятельностью приготовляют себе, по верному замечанию проф. Редкина, в будущем вечную память». Suum cuique.

389