Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев

Рассмотрим теперь женщин-вдов; мы увидим, что скорбь вдовы полна горечи, которая включает в себя активный элемент, прогоняющий прочь отчаяние и смирение; эта горечь излечивается восстановлением прав. Осознав это, мы приблизимся к пониманию того, чем на самом деле была в те времена любовь – любовь, которая сделала Турид Великую Вдову такой великой. И мы можем также понять, что любовь возникала за счет того, что женщина принимала в себя честь своего мужа со всеми его владениями и имуществом, и, если поклоннику удавалось положить на колени девушки свой подарок, это означало, что он завоевал ее расположение. И наоборот, если сделка не состоялась, женщина уходит, даже не бросив на мужчину прощального взгляда. Возврат подарков вызывает разделение чувств, которые были до этого соединены, и они возвращаются к своему прежнему владельцу.

Узнав об этом, мы по-новому начинаем воспринимать древние истории. Все, что казалось искажением, приобретает свои истинные пропорции, и все, что, по нашим представлениям, было нематериальным, проявляется с трагической силой.

В голосе древнего автора «Беовульфа» звучит его богатый опыт: он много думал обо всех этих датчанах и гётах, и, по большей части, его думы были полны грусти. Говоря о дочери Хродгара, он не может не вспомнить, что именно она должна была выйти замуж за сына Фрода Ингельда, чтобы покончить со старой враждой между двумя народами – данами и хадобардами. Но ей не удалось этого сделать. Когда она приехала в свой новый дом, воины с горечью увидели, что ее свита, состоявшая из датчан, открыто носит оружие, которое когда-то принадлежало хадобардам, а потом попало в датские руки в качестве трофея. Кто-то из седых воинов, несомненно, хорошо помнил тот день, когда оружие поменяло хозяев. Он крикнул Ингельду: «Узнаешь ли ты, друг, / меч прославленный, / твоего отца / драгоценный клинок, / послуживший ему / в том сражении, / где он пал, / шлемоносец-воитель, / в сече с данами, / где, разбив нашу рать, – / без отмщенья погибшую, – / беспощадные Скильдинги / одержали верх?»

Однажды эти слова уже прозвучали, и чужестранец-хвастун расплатился за них своей жизнью. После этого были нарушены все клятвы. В душе Ингельда поселилась ненависть, и его любовь к этой женщине остыла. В этой личной драме было нечто, чего нельзя выразить современными словами; как только сделка была сорвана и датчане, которые до этого пользовались благосклонностью короля, были ее лишены, и в его душе больше не осталось любви.

Тот же самый разрыв превратил историю Брюнхильд в тест, с помощью которого можно проверить, правильно ли мы понимаем, какой была любовь наших предков и каково было отчаяние автора «Саги о Вёльсунгах», который выразил свое понимание языком, сглаженным под влиянием лирических чувств. «Тебе я поведаю свой гнев» – так начинается рассказ Брюнхильд.

Терзаемая обидой, не один день она лежит на кровати, натянув на голову покрывало; все знают, что она обдумывает месть, а когда она открывает рот и обращается к своему мужу, то становится ясно, что она уже все продумала: «Потеряешь ты и землю, и богатство, и жизнь, и меня, а я поеду домой к своему роду и буду жить в горести, если ты не убьешь Сигурда и сына его: не вскармливай ты у себя волчонка»[95].

Ее гнев, естественно, обращен против Сигурда: хуже всего она относится к тому, кого больше всего любит. Но не только потому, что любовь сама по себе парадоксальна, но и потому, что она рациональна. Брюнхильд поклялась, что полюбит лишь того мужчину, которому не будет равных и который докажет свою доблесть, перепрыгнув через огонь, окружавший ее дом. Этот подвиг сумел совершить Гуннар, и она его полюбила; но этим Гуннаром на самом деле был победитель драконов Сигурд, который притворился своим названым братом, чтобы помочь ему завоевать Брюнхильд. И вот глаза Брюнхильд открылись: она поняла, что ее муж – вовсе не величайший герой в мире. Она обвинила его в том, что он обманул ее, отправив вместо себя Сигурда. Сигурд был величайшим воином, сильнее Гуннара, и она не смогла ему этого простить; преступление Сигурда не стало меньше оттого, что он убил дракона и забрал его золото, чего не мог сделать Гуннар.

Мы снова встречаемся с такой же незаслуженной судьбой, когда более позднее воплощение Брюнхильд, Гудрун, дочь Освивра, возненавидела Кьяртана, поскольку Болли пустил ложный слух, что он поселился в Норвегии и намеревается жениться на сестре конунга, и с помощью этой лжи увел ее у того, с кем она обменялась брачными клятвами. Преступление Кьяртана заключалось в том, что он приехал домой и, зная, что он-то ничуть не изменился, обвинил ее в нарушении своего слова, от которого, как она думала, ее уже освободила «измена» Кьяртана («Сага о людях из Лососьей долины»).