Эпопея эпохи легенд

И склонил сох голову, напрягся и вылез из ямы. Побрели они прочь со старцем, а изо рва того появились первые звери да птицы, землёй порождённые. Заселили они всё, что могли, да так много их стало, что застонала земля, поднялись ветра свирепые, заполыхали огни дикие, народились из них змеи огненные, гады ползучие, да чудища лесные. Стали они бороться, дабы узнать, кому из них землёй править, да только не вышло ничего — гады в землю закапывались, в огонь уходили, птицы в небеса улетали, а от звериной сечи земля содрогалась так, что раскололась на много островов. Из самого большого острова родились рыбы-киты, а на те, что мельче, пришёл страшный мор. Остовы павших в бою зверей гнили, источали смород, всё живое губивший. Налетел тогда буран, завертелся, поднял смород, да надул его в шкуру люта. Напиталась шкура мраком да холодом, и стали по земле бродить стаи волчьи. Поели они остовы павших, и прошёл мор, словно бы его и не было.

Однако, до лада на земле дело не дошло. Первый на земле лют обернулся волколаком. Схватил волколак глыбу острую, примотал травами луговыми к дубине, и нарубил себе сани быстроходные. Запряг в них волков, что не смогли стать снеждью, и отправился по земле искать себе владения.

Шли годы. Поспорили тогда старец, волколак и девицы, кому из них верховодить среди лесов, гор и морей.

— Я, — промолвил старец, — соха усмирил, из моей ямы все звери вышли!

— А я первой на земле была, от меня трава родилась, — поспорила Горящая, — стало быть, мне быть главной!

— А мы твою траву по земле разнесли, без нас быть бы ей камнем бесплодным! — взбеленились девицы-плясовницы.

— А я, — проревел волколак, — нашу землю от мора спас, без меня не было бы уже ничего сущего! Кому, как не мне быть средь нас главным?

Сказал так, топнул оземь. Поднялся вихрь снежный, заслонил собою солнце. Погрузилась земля, льдом скованная, во мрак кромешный.

В ответ на это испустила Горящая пламя необузданное, обратилось оно Жар-птицею, да и растопило лёд. Разлились тогда озёра безбрежные, а по берегам запылали костры чадящие. Взвился дым от них до самого неба, стал зеленее травы, и вдруг послышался из него голос громоподобный:

— Дабы прекратить споры пламенные, да уберечь землю от гибели, дарую я каждому из вас по три луны для царствования. Тебе, волколак, быть отныне наречённым Волчарником, да править среди снега и мглы, раз ты бурю снежную поднял. Правь же снеждью. Тебе, дева Горящая, править опосля, над теплом весенним, да травы из земли, солнцем разморенной, поднимать. Вам, плясовницы, оставляю лето красное, полное ягод душистых, за то, что разнесли вы жизнь по всей земле, наказываю вам повелевать родом звериным. Тебе, старец, дикого соха укротивший, зваться отныне Можаем, и править осенней стужей, дождём, ветром и первым снегом. А уж когда наступит зима, тут уж всё заново начнётся! В знак лада меж вами, оставляю я Алатырь-камень, и у того, кто уговор нарушит, да править дольше положенного осмелится, заберёт камень силу!

— Вроде, ничего не забыл? — поинтересовался Мокей.

— Ничего важного точно. Но это только в легенде. Теперь же надо найти жрецов Алатыря и забрать у них магические амулеты, при помощи которых они почести воздают хранителям времён года. Тогда мы сможем сами управлять временами года так, как нам заблагорассудится. И Хранители не смогут нам помешать, потому что исчезнет их сила, растворится, как дым на ветру! А теперь — в путь!

Глава 3. Вперёд по неведомой тропе

Обходить гречневое поле оказалось не только долго, но и опасно — Михаил уже успел проклясть не только тропинку, огибавшую казавшееся бездонным ущелье, но и своё желание отправиться в другую эпоху. Какой бы странной, временами нелогичной, по его мнению, не была окружающая его действительность, в ней приходилось отслеживать каждый шаг, дабы не отправиться на тот свет. Несколько раз уже под ногами земля начинала осыпаться в покрытую туманом неизвестность внизу, и только хорошая реакция, натренированная бесконечными пионербольными тренировками в лагере, спасала Крестоплавского и позволяла вовремя отпрыгивать в сторону.

— Ты уверен, что больше не было абсолютно никакой другой дороги? — поинтересовался он у Всеволода, шедшего вперёд так, словно перед ними простиралась широкая дорога большого города.

— Уверен, даю зуб!

— У тебя их итак уже немного, дораздавался, — пробормотал себе под нос Михаил, вспомнив, как попутчик умудряется коверкать даже собственное имя.

Наконец, тропинка круто свернула вправо, прочь от ущелья, и, кажется, стала немного менее сыпучей.

— Осторожнее, Бурунные Топи близко! — предупредил рыжий, перепрыгивая с камня на камень. Он не пытался хорохориться, показывая насколько ловкий, просто довольно быстро более удобного пути не осталось — острые серые камни выступали из земли, становясь всё больше. Вскоре они уже поравнялись размерами с валунами. На один такой Михаил вскарабкался, будто на скалодроме, То, что открылось его взору, поражало.