Эпопея «Нормандии – Неман»

– В какой-то момент Сталин поднялся из-за стола и произнес тост в мою честь. Затем сделал знак подойти, принялся нахваливать «Нормандию – Неман» и выразил пожелание, чтобы наш авиаполк в скором времени вырос в дивизию, командование которой он доверит мне. По этому случаю предложил выпить на брудершафт, мы скрестили руки и залпом опрокинули по рюмке водки. И вот тогда он по русской традиции поцеловал меня в губы. Кажется, после такого я получил право обращаться к нему на «ты»… но, разумеется, не стал этим правом пользоваться и никогда не стану. Вернулся на свое место под аплодисменты свидетелей и подумал, что я, вероятно, единственный человек с Запада, удостоенный такой привилегии. А советские маршалы, сидевшие рядом со мной, сразу начали называть меня генералом.

Пепито долго не мог прийти в себя от поцелуя со Сталиным в ту ночь, когда не смолкали тосты. Как и нам, ему будет о чем рассказать в Париже…

34 Ветераны возвращаются

В ноябре 1942 года нас, французских пилотов, приехавших в СССР, было пятнадцать – четырнадцать летчиков-истребителей и один пилот-связной. Из этой группы пионеров «Нормандии» осталось всего четверо, и 19 декабря 1944-го мы вчетвером поднялись на борт «Дакоты»: Марсель Альбер, Жозеф Риссо, Жан де Панж и я.

Через восемь часов полета в ужасающих условиях «Дакота» села в Ростове-на-Дону. Мы провели здесь два дня в выстуженном насквозь здании, где во время боев повыбивало все стекла. Поразительная была перемена по сравнению с московской роскошью. Дальше мы полетели в Махачкалу, на побережье Каспийского моря, заночевали в городе, а на рассвете следующего дня взяли курс на Иран.

В Иране целую неделю пришлось ждать самолета в Египет. По счастью, вынужденную задержку скрасили званые обеды, которые устраивали для нас иранские власти и друзья из французского сообщества. А Бэбэ, покровительница «Нормандии», пригласила всех летчиков в свое шикарное поместье, где мы уже не раз чудесно проводили время осенью 1942-го. На протяжении двух лет на фронте нам приходили посылки от Бэбэ – сигареты, шоколад, алкоголь всех сортов, – и о ее щедрости мы не забыли.

В Каире всем на радость светило солнышко, а нам с де Панжем уже неплохо был знаком этот город, наделенный особым очарованием. В карманах накопилось жалованье за несколько месяцев, мы спешили его потратить и ни в чем себе не отказывали. В итоге все накупили столько вещей, что до Алжира пришлось добираться на поезде, а не на самолете. В начале января 1945-го мы поднялись на борт «Индийского царевича» в Порт-Саиде. Плавание прошло замечательно, с заходом на Мальту. Еще несколько дней ожидания в Алжире – и мы вылетаем на «Дакоте» в Марсель. Над Средиземным морем я думаю о том, что не был во Франции уже целых пять лет. В июне 1940-го я покинул Сен-Жан-де-Люз и на корабле пересек Ла-Манш, теперь меня несет на родину самолет.

Мы все приникли к иллюминаторам – каждый хочет первым увидеть берег.

– Вот он! – кричит кто-то. – Вон там! Черточка на горизонте!..

Черточка растет, в легкой дымке проступают холмы. Мы пролетаем над Эг-Мортом и вскоре приземляемся в Марселе. Даже не верится… Прохожие в городе смотрят на нас как на инопланетян – мол, из какой галактики явились эти вояки в кавалерийских штанах и в сапогах из прошлого века? Нас тоже разбирает любопытство: мы успели забыть, как выглядит французская толпа, и с удивлением слушаем обрывки разговоров. Хочется бросится к первому встречному, завязать беседу, но мы не знаем, что сказать.

Другая «Дакота» 22 января несет нас в Париж. До чего же крохотной кажется Франция после необъятной России! Два часа полета – и мы уже над Луарой. Над той самой Луарой, которая проплывала подо мной, когда я учился пилотировать в кружке «Народной авиации» и в летной школе в Анже. Странным образом те времена кажутся одновременно далекими и совсем близкими.

Вскоре «Дакота» разворачивается над Версалем и начинает снижаться, чтобы зайти на посадку в Виллакубле.

– Я каждый день приходил сюда смотреть, как взлетают и садятся самолеты, когда был мальчишкой, – взволнованно говорит де Панж.

Здесь тоже лежит снег, совсем как в России. Если б мы знали, непременно прихватили бы с собой сапоги из собачьих шкур… Два часа томления в аэропорте – и за нами приезжает машина. Начинается последний этап путешествия.

И вот наконец-то Париж! Все вертятся на сиденьях, вытягивая шею, чтобы ничего не упустить. Но нас ждет разочарование: за окнами машины совсем не то, что мы хотели увидеть. Немецких солдат больше нет, и это здорово, но улицы выглядят уныло, марсельское веселье куда-то исчезло. Очень мало машин, зато много велосипедов; люди крутят педали, опустив голову и от холода спрятав нос в толстый шарф. По тротуарам вяло плетутся прохожие в изношенной одежде. Ни намека на победную эйфорию, которая должна была бушевать здесь в конце августа. Оккупантов изгнали, но продуктовые карточки остались, а зима делает жизнь, и без того полную лишений, еще невыносимее.