Эра беззакония

— Неплохой, товарищ генерал. Сейчас таких не снимают, — согласился Калмычков.

— Эра другая, Николай Иванович. Вот в чем беда. Знаешь, какой вопрос задал мне отец, когда я окончательно в милиционеры подался? Он спросил: «Сынок, на чем исполнение законов в нашей стране держится? Почему одни их нарушают, а другие — нет?» Я, конечно, целую политинформацию о справедливости советского общества прочел. Отцу! О справедливости… Он выслушал, похвалил. Но, мягко так, поправил: «Всю сознательную жизнь я наблюдал, как люди исполняют законы из страха перед неотвратимым наказанием. Страх нагнали настолько мощный, что даже ни в чем не виновный человек привык дрожать в ожидании наказания. Куда уж там — нарушить! В воры подавались совсем отчаянные. Кому судьба. Я имею в виду профессиональных преступников. Но страх постепенно уходит. Выросло новое поколение. Про Колыму теперь песенки поют. Подрастут дети у твоих сверстников. На чем будет основано их уважение к закону?»

Я ответил: «На совести. На справедливом отношении друг к другу». «А бессовестные люди?» — спросил он.

«Их просто не будет. В справедливом обществе невыгодно нарушать закон и нести за это наказание, когда можно прекрасно жить честно». Вот так я знал жизнь в свои двадцать лет… Отец усмехнулся: «Не удивляюсь наивности. Яблочко недалеко от яблоньки катится. Но в своей адвокатской практике замечаю противоположную тенденцию. Уходит страх, и на преступление отваживаются совсем мелкие и трусливые люди. Число их растет в геометрической прогрессии. Что ты будешь делать в милиции, если страх окончательно рассеется, а совесть вдруг не проснется?»

Я из разговора вывернулся. Но вопрос запомнил. Дослужился до генерала, но так и не нашел ответ.

— В корень зрил ваш папаша! — на фоне примолкших коллег сказал Егоров. — Так и случилось: страха нет, и совести нет. Клевое общество построили. Живи, как хочешь! Кому теперь нужны законы, если их не выполняют даже те, кто пишет?

— Что же делать? — спросил майор-следователь.

— Что, что… Каждый выбирает для себя. Я — пью, и вам советую! — Егоров поднял бокал. — За нашего начальника Управления! Пока еще есть в милиции генералы, которые задают себе подобные вопросы, служить можно. Вот когда кончатся… Ваше здоровье, товарищ генерал!

Все дружно загалдели, нестройно гаркнули: «Ура!..» Выпили, и еще раз спели про оперов. Через полчасика, когда веселье сменилось на полагающуюся по степени опьянения печаль, и темы «про баб» уступили место темам «про работу», генерал еще раз завернул разговор на «Эру милосердия». Он спросил:

— Николай Иванович, а помнишь главный конфликт этой книжки?

— Стрелять в убегающего бандита или не стрелять? — раньше Калмычкова сунулся с ответом Егоров.

— Это художественное усиление темы. Чтоб жалко было, — генерал окинул взглядом притихших оперов. — Главный вопрос: можно совать карманнику Кирпичу кошелек в карман, или правоохранитель должен быть честен и справедлив? Даже с преступником. Даже для блага людей.

— В этом эпизоде я всегда на стороне Жеглова, — ответил Калмычков.

— Я тоже, — грустно согласился генерал. Остальные закивали головами. — Сколько раз читал, сколько смотрел. Умом понимаю, что Шарапов прав, а душа соглашается с Жегловым. Гнилая у нас душа.

— Почему, товарищ генерал? — не понял Калмычков.

— Потому что любой ценой хочет оказаться правой. А цена — слишком дорогая. Тогда — кошелек в карман, а в наши времена — на любого лоха дело стряпаем из ничего. Пушку подкинем, наркоту. Половина дел уходит в суды сфабрикованными. И мы грешны. И прокуроры. И в судах, люди сидят. Что, не так?

— Так, товарищ генерал, — понуро согласился Калмычков. — Иной раз штампуем преступника из честного человека.

— Честные в наше время редкость, — поправил Егоров. — Я вообще, забыл, когда с честным человеком встречался. Все друг у друга рвут!

— А мы им — кошельки в карманы подсовываем. Так, Егоров? — спросил генерал.

— Получается, так… Вы же нас со службы турнете, товарищ генерал, если процент не обеспечим. Вот и закрываемся!

— Прости, Егоров. Я не в упрек. Так, стариковские мысли. Покоя не дают. Иной раз спрашивают: «Где обещанная эра милосердия?» Не знаю, что ответить. Лейтенантом верил, что где-то рядом. А теперь… В другую какую-то эру шагаем. Если Закон нарушают в первую очередь те, кто его пишет, а за ними те, кто должен обеспечивать его выполнение, что делать простым людям? Получается, декларируем одну жизнь, а живем в противоположной. Причем, все.

— Эра беззакония получается, товарищ генерал, — неуверенно протянул Егоров.

— Разве можно что-то изменить? — спросил Калмычков. — Не мы придумали…