Америка действительно оказалась довольно неприятным местом – хоть и не таким неприятным, как полагала Надежда. “Я знала, что Америка – классическая страна капитализма, самое отвратительное, что может быть на свете, и стремилась поскорее увидеть все язвы капитализма”. Она без труда увидела “безработных в очереди за супом, который раздавала Армия спасения”, “громады камня” (“как в колодце”) и “настоящее отчаяние” потерявших работу людей, но ей понравились американская неформальность и отдельно взятые американцы (особенно Уиттекер Чамберс, которого они с мужем звали Бобом). Кроме того, она нашла любимых тетю и дядю, которые давно уехали из Бершади из-за семейных неурядиц и помнили ее как “Эстерку”. У дяди было собственное дело – мойка окон, – но из-за депрессии ему пришлось расстаться с помощником. “Квартира у него из пяти комнат, ванну принимают каждый день, по утрам пьют апельсиновый сок. В общем, стали настоящими американцами”. Однако ни на Надежду, ни на самого дядю это особого впечатления не произвело:
Дядя был недоволен капитализмом, интересовался, как живут в Советском Союзе. Он слышал, что у того – сын врач, а у другого – дочь инженер, и очень убивался, что его дети не получили образования. Он хотел, чтобы младший, Сруликл, которого теперь звали Исидор, стал зубным врачом, но тот увлекся коммунизмом, бросил учение, работал в коммунистической газете в Балтиморе. Старший, Дэвид, был рабочим, членом левого профсоюза. Тетка жаловалась, что дети ее упрекают: зачем она увезла их из Советского Союза? Дядя спросил: “Как ты думаешь, мне там было бы лучше?” Я хотела быть честной: “Если бы мне предложили все богатства Моргана, я бы не уехала из Советского Союза. Но скажу тебе правду, дядя, – хотя ты мойщик окон, но живешь лучше наших инженеров. У нас не пьют по утрам апельсиновый сок и не едят курицу. Таких квартир нет ни у кого. Мы, например, живем в одной комнате”.
…Приехали братья. Слушали они меня с жадностью… Я говорила: “Понимаете, у нас трудящиеся чувствуют себя хозяевами страны. Мы в крови, в поту строим прекрасное здание. Мы его достроим, и тогда у нас будет все”. Как они меня слушали! Они меня любили. Верили мне. Мы вместе выросли[379]
.