Эра войны. Эра легенд

Все останки были человеческие. Брин различила кости ног, кости рук, тазовые кости, обломки ребер, черепа. Скольких он убил? Скольких похитил? Сколько людей кричало, пока он пожирал их лица?

Потом она поняла, что части скелетов не просто разбросаны как попало. Кости рук лежали отдельно, выложенные в ряд, так же как и кости ног, ступней и пальцев. Черепа были разложены по кругу и смотрели в разные стороны, словно несли дозор.

Это его постель. Черепа охраняют его, пока он спит.

– Брин? – позвал ее Тэш.

Девушка едва услышала его.

– С тобой все в порядке?

Брин не знала, что ответить. Она плакала; слезы струились по щекам, стекали по подбородку.

– Я… – начала она.

И тут заметила шаль.

На полу валялся скомканный кусок шерстяной ткани с традиционным рэнским узором из зеленых, черных и голубых нитей. Девушка тут же узнала работу матери.

– Шаль Сеф.

Тэш подобрал поблескивающий плащ – синий с золотом.

– А это плащ Нифрона.

– Мэрил украл их.

– Зачем?

– Ему не нужно, чтобы рэйо убил как можно больше людей, – потрясенно прошептала Брин. – Он хочет натравить его на конкретных жертв. Пойдем, нам нужно торопиться. – Она уже спускалась по ступеням. – Я знаю, почему рэйо здесь нет, и я знаю, где он сейчас.

Глава 15 Через узкое окно

Многим людям нравятся окна, но мне они напоминают глаза – бездушные гляделки, приманивающие тварей, от которых мы запираемся на засовы. Может быть, так думаю только я… и Персефона.

«Книга Брин»

Персефона сидела в тишине спальни, задумчиво потирая серебряное кольцо на цепочке у себя на шее, – кольцо Рэглана. Она пыталась вспомнить, кто вернул его ей. После смерти мужа кольцо перешло к Коннигеру, и тот носил его до самого дня своей гибели. Видимо, перед похоронами кто-то его с него снял – Персефона никак не могла припомнить, кто. Может, Тоуп, может, Вэдон, или… Нет, Тресса. Персефона кивнула звездам, глядящим на нее через узкое окно спальни.

Да, точно. Это была Тресса.

Она добросовестно вернула кольцо вождя.

Как я могла забыть?

В глазах Трессы стояли слезы, на щеках остались влажные полосы. Персефона знала, каково это – потерять мужа.

Она солгала, объявив во всеуслышание, что Коннигер погиб, сражаясь с медведицей. Не стоит плохо говорить о мертвых и сеять смуту среди живых. Однако слухи о том, как все произошло на самом деле, все равно просочились в далль. Персефона понятия не имела, откуда Тресса узнала правду и кто ей мог рассказать. Возможно, мысль о том, что ее муж стал жертвой дикого зверя, оказалась для нее невыносима, и она начала задавать вопросы.

Тресса знала правду и все равно вернула мне кольцо. Она, конечно, стерва, но не трусиха.

Серебряное кольцо, которое Рэглан носил более двадцати лет, – вот и все, что осталось у Персефоны на память о муже. Местами серебро потемнело, испортилось, как и ее воспоминания. У Рэглана была дочь от Мэйв, он приказал отобрать ребенка у матери и бросить девочку в лесу, чтобы скрыть свой проступок. Мужчина, которого Персефона безоглядно любила больше двадцати лет и которому безоговорочно доверяла, не просто обманул ее: Рэглан повел себя как настоящее чудовище, ведь он убил невинное дитя, – или думал, что убил. Трудно примириться с подобным. Такое пятно не смоешь.

Персефона сняла кольцо с цепочки и положила на ночной столик, в круг света от мерцающей свечи. Прошел год. Траур закончился.

– Я знаю, ты любил меня, – сказала она серебряному ободку. – И я по-прежнему люблю тебя, несмотря на то, что ты сделал. Я не могу разлюбить тебя, не могу притвориться, что ничего не было. И… – Она сглотнула. – Я скучаю по тебе, очень сильно. Знаешь, я до сих пор помню твой запах.

По ее щеке скатилась слеза и упала на пол.

– Мы с тобой отлично ладили, – Персефона прикусила губу. – Я помню всякие мелочи: как ты качал ногой во время сходов, как по-дурацки смеялся. Иногда мне кажется, я слышу в толпе твой смех. Я оглядываюсь, ищу тебя и не нахожу. – Она судорожно вздохнула. – Все так изменилось.

Несколько футов камня на верхнем этаже Кайпа отгородили спальню Персефоны от мира, дверь была закрыта. Единственное узкое оконце смотрело в противоположную от города сторону. Никто не мог ее услышать, но все равно говорить Персефоне было трудно. И все же ей требовалось произнести вслух собственные слова, чтобы они стали явью. Вдруг Рэглан слышит ее. Персефона надеялась, что это так, потому что чувствовала потребность объясниться.

– После твоей смерти все стало совсем по-другому. Ты ведь меня понимаешь? Теперь я киниг, можешь себе представить? Я – киниг. – Персефона издала смущенный смешок. – У меня есть обязанности, которые я должна выполнять. Ты меня этому научил.