Еретик. Книга 3

Сначала Лоран прислушивался к речи Элизы с подозрением, выискивая в ее истории несовпадения, подозрительные или неубедительные факты и лишние доказательства ее причастности к колдовству – которые, впрочем, были не так уж и нужны, поскольку лесная ведьма, раз признавшись в колдовстве, не отрицала собственных показаний. Но вскоре подозрительность инквизитора стала сходить на нет.

Яркими, узнаваемыми образами перед ним вырастали призраки людей и мест, большинство из которых были ему знакомы. Все сказанное Элизой не противоречило тому, что он знал, а лишь дополняло общую картину, заполняя те места, которые прежде пустовали.

Епископ сам не заметил, как напряженное желание выискивать в истории Элизы признаки преступлений и ереси сменилось живым интересом. Более того – рассказ ведьмы его тронул. Люди, воскрешенные памятью Элизы, представали перед ним поразительно живыми, сложными и тонко чувствующими. Несмотря на то, с какой уверенностью Элиза рассказывала об их переживаниях, Лоран понимал: она ничего не додумала и не поддалась фантазиям чересчур мечтательной души. Глядя на эту женщину, он понимал, что такие, как Гийом де’Кантелё и Вивьен Колер нашли в ней. И что она – нашла в них. Даже сейчас, усталая, потерянная, лишившаяся почти всех эмоций, Элиза все еще была красива, рассудительна, преданна и честна. В ней не было лживости, показной праведности, эгоизма, которыми зачастую бывали наделены даже ревностные христиане.

Слушая ее, Лоран – чем дальше, тем меньше – был в силах обвинить Вивьена за подобную запретную любовь. Элизу и Вивьена разделили жестокие обстоятельства. Не будь он служителем Церкви, эта женщина могла бы стать ему верной и доброй женой, и такой союз был бы примером супружеской добродетели, а не вершимого в тайне греха. Если бы Элиза приняла христианство, разумеется.

С удивлением он слушал, с каким жаром Элиза с юных лет недолюбливала катарское учение – и ведь не только из-за того, что Ансель убил Гийома. Нет, ей претила сама идея, а Гийом только подлил масла в огонь своими метаниями, которые мучили и его самого, и влюбленную в него девушку.

Элиза была тверда в своих убеждениях, и, видимо, подметив интерес со стороны собеседника, отбросила страх и открыто заговорила о том, каким представляет устройство мира. Впрочем, ей уже нечего было терять. Язычнице вновь удалось поразить судью инквизиции, когда она с искренней нежностью стала пересказывать свои впечатления от разговоров с Вивьеном о религии и вспоминать цитаты из его рассказов.

«Неужто он так неспешно хотел обратить ее в истинную веру? Или бескорыстно делился знаниями?» – задавался вопросами Лоран, и, при мысли о характере Вивьена, он против воли проникался к нему все большим уважением.

У епископа не было повода сомневаться в честности Элизы еще и потому, что она упомянула случай, вызвавший у него столь злостное негодование. Арест светловолосой ведьмы, после которого на допросе Вивьена загадочно покончил с собой проповедник Базиль Гаетан. Про тот случай Лоран не забывал ни на день – слишком хорошо понимал, какой Вивьен сделал выбор, и осуждал его, как осуждал однажды самого себя за похожее решение…

Он припомнил и случай, когда Вивьен на несколько дней слег с каким-то загадочным недугом, который Ренар, объясняя отсутствие своего друга на службе, назвал «проблемами с животом». Оказывается, дело было в ране, которую смогла излечить Элиза, доказав тем самым Ренару, что она не желает зла ни ему, ни Вивьену.

Инквизитор со смешанными чувствами слушал о впечатлениях, которые остались у Элизы от налета Святого Официума на Кантелё. Он живо представлял себе, как юная девушка в ужасе пряталась в лесной чаще, переживая за судьбу любимого человека и его семьи, и осознавала, что ничем не может помочь.

Кантильен Лоран никогда не гордился тем, что произошло в Кантелё. Он не испытывал должного удовлетворения в связи с тем, что остановил распространение ереси и покарал тех, кто был к нему причастен. Мысли об этом вызывали у него лишь усталость и горечь – особенно теперь, когда Анселя, чье появление в Нормандии и повлекло за собой все эти трагичные события, больше не было.

Быть может, поэтому он не стал подробно расспрашивать Элизу про ее мать. У усталого инквизитора не было ни малейшего желания преследовать скрывшуюся в неизвестном направлении колдунью, которая, скорее всего, давно покинула французскую землю, не оставив за собой ни примет, ни злодеяний, за которые должна была бы поплатиться.

Наконец, Элиза прервала свой рассказ и сказала, пронзительно взглянув на Лорана:

– Я до сих пор не понимаю, за что сожгли Рени.

– Твоя сестра была повинна в колдовстве, и она призналась в совершении магических ритуалов и связях с демонами.