Еретики и заговорщики. 1470–1505 гг.

В послании участникам собора Геннадий недвусмысленно намекал: «А ваши архимандриты, и игумены, и протопопы и попы соборные с еретики служили: ино ведь иному отлучение, а иному извержение писано». Что могли уразуметь из этого «месседжа» епархиальные владыки: что весь подчиненный им клир обязан пройти своеобразную переаттестацию на предмет причастности к жидовствующим. Но кто в этом случае станет верховным судьей — разумеется, наш добрый знакомый Геннадий, главный борец с объявившимся злом и ведущий эксперт по ереси и еретикам. Только он имеет право определять, кто достоин своего звания, а кого надлежит извергнуть из лона церкви.

Более того, участники собора понимали, что меч кадровых чисток занесен и над их головами. Накануне собора Геннадий пенял митрополиту Зосиме: «Хочешь ставить владыку коломенского, когда не управил дела еретического». Значит, каждый кандидат на вакансию должен подвергнуться тщательной проверке на предмет вероятной связи с жидовствующими. А быть может, не только кандидат, но и сами правящие архиереи — кто мог знать, до каких пределов распространится инквизиторское рвение Геннадия. В послании митрополиту новгородский владыка пишет: «Толко же ты, господин отец наш, тех еретиков накрепко не обыщеши, да их не велишь казнити да проклятью предати, ино уж мы какие то будем владыки, что ли паки наше пастырьство зовется?». Очевидно, что Геннадий не в самом себе, любимом, сомневается, и не к собственной особе обращает риторический вопрос.

Новгородский архиепископ таким образом претендовал на роль вершителя судеб всех священнослужителей московской митрополии — от приходских попов до епископов. Епархиальные владыки быстро смекнули, чем грозит им бурная деятельность новгородского коллеги. Потому они с удовольствием воспользовались моментом, чтобы расправиться с Денисом, который в их глазах, очевидно, представал надменным выскочкой, но не стали рубить сучья, на которых сидели, и мастерить из них лестницу для Геннадия, затеявшего в Русской церкви охоту на ведьм.

Комментируя послания новгородского архиепископа, А. В. Карташев отмечает, что «Геннадий до известной степени терроризировал и митрополита Зосиму, и великого князя». И епархиальных владык, — добавим мы. Понятно, что «терроризируемым» подобная ситуация совсем не нравилась, и они решили дать «террористу» достойный отпор. Участники собора понимали, что амбиции Геннадия угрожают их прерогативам и самому положению в церковной иерархии, а потакание его далеко идущим намерениям таит куда более опасностей для русской митрополии, чем шатость среди новгородских иереев.

Наконец, участники собора не решились благословить карательные меры, предложенные новгородским архиереем, поскольку сомневались в том, что главный обличитель до конца искренен и его поступками движет исключительно желание очистить церковь от еретической скверны. Насколько глубоким было это сомнение сказать невозможно, но в том, что Геннадию не удалось убедить епископат в чистоте своих помыслов, сомневаться не приходится. Что и стоит считать главной причиной неудачи его планов, а не гипотетическое давление со стороны великого князя и митрополита.

Неожиданное появление в числе основных обвиняемых Федора Курицына, та очевидность грубых приемов следствия, которое возвело дьяка в ранг закоперщика ереси, обнаружили политическую подоплеку антиеретической кампании. На этом фоне благочестивые воззвания Геннадия — «А толко ныне о тех еретицех конца не учините, ино то уже явьствено вере нашей попрание» — могли вызвать у участников собора только раздражение.

Бытие определило сознание

Геннадий уезжал в Новгород верным сторонником великого князя, но спустя пять лет, по сути дела, бросил ему открытый вызов, обвинив его ближайшего помощника в тяжких проступках. Как мы уже знаем, будущий архиепископ еще до отъезда в Новгород знал о вольномыслии протоиереев Алексия и Дениса, но «вспомнил» об этом несколько лет спустя. Причина метаморфоз, которые претерпел Геннадий, кроется в возможностях, которые предоставлял ему его новый статус: положение главы новгородской епархии разительным образом отличалось от положения чудовского архимандрита, чье благополучие всецело зависело от государева расположения.

Архиепископ Новгорода был подлинным духовным сеньором. Его роль в своей феодальной республике с очень раннего времени совершенно особая: он — глава и хозяин Новгородского Дома Софии, религиозного и политического центра республики, с его огромными владениями и богатствами. В распоряжении новгородского владыки — огромные вотчины, разбросанные по всем пятинам Новгородской земли, в которых он пользовался, в сущности, неограниченными суверенными правами.