Эригена

За три дня до наступления сентябрьских ид я и брат Тегван добрались до аббатства. Оно неплохо укреплено, огорожено высоким деревянным частоколом, здание капитула и церкви каменные. Монастырская галерея построена из добротно обструганных сосновых бревен, покрыта гонтом. При удачном стечении обстоятельств можно держать оборону от данов, пока не подоспеет помощь. Впрочем, надеюсь, что наш славный король Альфред скоро покончит с этим «бичом божьим», вечная слава и долгих лет нашему королю, победителю Гутрума[18].

— Язычники приходили сюда один раз, — сказал брат Тегван, будто прочитав мои мысли. — Я был тогда мальчишкой, первый год в монастыре. Их конунг оказался неглупым человеком. Он поверил аббату Этельварду, что единственное сокровище, которое есть в монастыре — книги. А немногую серебряную утварь и запасы провизии мы отдадим добровольно. «Книги мне не нужны, — посмеялся дикий дан. — А рабы из монахов бестолковые, купцы-рахдониты[19] не берут их на продажу. Отдавайте то, что назвали и молитесь дальше своему чумному богу».

— Ты давно живёшь в Малмсбери?

— Всю жизнь. Принял обет двенадцатилетним, а в этом году мне исполнится сорок. Я наполовину бритт, по отцу. Наш народ среди изгоев, сам знаешь. Монастырь был для меня лучшей юдолью, так моя мать решила после гибели отца. Это — правда, вся моя жизнь проходит в молитвах и чтении книг.

— Любишь книги?

— Очень люблю. Когда брат Иоанн назначил меня библиотекарем, я был счастлив.

— Сколько всего монахов в аббатстве?

Мы отдыхаем на невысоком холме в полумиле от монастыря, его хорошо видно сверху, дымок из кухонной печи струится вверх, растворяясь в прозрачном воздухе. Тихо, природа застыла в ожидании осени.

— Восемнадцать, — говорит брат Тегван. — Без Иоанна Скотта.

— Тебя ведь не было в Малмсбери, когда Эригена умер?

— Не было. По поручению аббата я отправился в Гластонбери. Недалеко от монастыря на руинах римской виллы братья нашли несколько свитков, написанных по-гречески. Настоятель Гластонбери попросил Иоанна Скотта прислать человека, знакомого с эллинским языком, чтобы разобраться в рукописях.

— Обнаружилось что-то интересное? — спросил я.

— Любопытные книги, — сказал брат Тегван. — Трактат «О соборах» святого Илария Пиктавийского[20], несколько язычников римских авторов, их имена мне ничего не говорят, кроме Марциана Капеллы[21]. Я первый раз такое увидел, переводы с латинского на греческий. У меня сложилось впечатление, что римляне, жившие на вилле, упражнялись в литературном мастерстве. Некоторые фрагменты свитков повторяются, но каждый раз немного иначе, будто переводчик шлифовал свое искусство.

— Когда ты вернулся, Эригену уже похоронили?

— Да. Я спросил, как он умер, келарь брат Ансельм, он замещает сейчас покойного, приора у нас нет, сказал, что Иоанн Скотт отошёл к Господу ночью во сне.

— Ты не поверил? Почему?

— Его все ненавидели, — сказал брат Тегван. — Все, кроме меня. Ты, верно, думаешь, брат Эльфрик, что монастырь это такое место, где все только и размышляют о приближении к Господу нашему. Может, в других аббатствах так и обстоит, только не у нас. Пожрать послаще да поспать подольше, да попенять крестьянам, что мало провизии принесли во славу церкви и попугать мором или набегом данов за нерадивость, вот и вся забота. На всенощной с такими гнусными рожами стоят, что поневоле вспоминаю того языческого императора[22], который монахов назвал трутнями на теле государства. Я потом себя за эти мысли корю, епитимью сам на себя накладываю, сплю зимой на голом полу и питаюсь только водой и хлебом. А тут такой человек пришёл, заставляет мысль будоражить, за что моим братьям его любить.

— Ты же утверждал, что Эригене книги были любезнее, чем люди?

— Так оно и есть, — сказал брат Тегван. — Но брат Иоанн не давал обет безмолвия. Он с моими братьями разговаривал, заставлял святых Отцов читать, я тебе говорил, библиотека у нас хорошая, часто рассказывал, как жил при дворе франкского короля. Как бы лучше выразиться, он их тащил к Свету, а им разве это нужно?

— Странно, — сказал я. — Обычно люди стремятся к Свету, всегда любопытно послушать человека, который много знает и много где побывал.

— Ты не понимаешь монашеской жизни, брат Эльфрик. Спрятаться от мира с его вопросами, сидеть в потёмках, вот главная цель. «Lucumbrum» — огонёк горящей пакли, который светится во мраке нашей общей кельи зимними и ненастными днями, лежать, съёжившись от страха, что лишние мысли появятся в голове — вот наша истинная вера.

— Скудная вера, прямо скажем, брат Тегван.

— Мир ещё хуже, — уверенно сказал брат Тегван. — Кроме того, в мире почти нет места книгам, а здесь, в аббатстве, это место есть.

— Ты ставишь меня в крайне неловкое положение, — сказал я. — Я полномочный визитатор архиепископа Кентерберийского, я должен разобраться в обстоятельствах смерти аббата Иоанна Скотта, но я не могу строить подозрения на твоих расплывчатых ощущениях. Вдруг это тебе всё пригрезилось во время длительного поста.

— Я слышал разговор, — сказал брат Тегван.

— Что за разговор? Когда?