Эрих и школьная радиостудия

В то время весь город, особенно центральная его часть, представлял собой сплошную груду развалин: обвалившиеся крыши, взорванные стены, погнутые стальные конструкции, выжженные дыры окон или просто кучи обломков. Много, очень много людей сомневалось, удастся ли когда-нибудь убрать эти горы развалин и пепла, возникнут ли когда-нибудь на их месте новые дома со светлыми, удобными квартирами, зазвенит ли чей-нибудь веселый смех в этой мертвой тишине.

С тех пор прошло шесть лет. Сегодня даже те, кто сомневался больше всех, должны были признать, что люди, деятельно и уверенно принявшиеся тогда разбирать руины, оказались правы. С обломками произошло то же, что бывает со снегом в теплый весенний день. Здесь появилась лужица; там мелькнул кусочек земли, который медленно становится все больше и больше; глядишь, снега уже как не бывало. Еще лежат его почерневшие остатки под деревьями и большими камнями, куда не успевают так быстро проникнуть могучие солнечные лучи. Но темная поверхность земли меняет цвет. Один за другим выбиваются наружу стебли, распускается бутон за бутоном, — и вскоре зеленеет, цветет все вокруг, и о снеге забыто.

Бруммерт снова погрузился в свои мысли; он так и пропустил бы свою остановку, если б не стоявшая у двери молодая кондукторша, которая крикнула звонким голосом: «Все вышли?» Бруммерт едва успел выскочить. Кондукторша посмотрела ему вслед, качая головой: «Ну и замечтался!»

Бруммерт прошел немного обратно и вошел в чистый, светлый магазин: на витринах были разложены запасные радиодетали, кабель, электропринадлежности и инструменты. Молодой человек за прилавком, закончив разговор с пожилой женщиной, принесшей в починку радиоприемник, осведомился, чего желает посетитель, и, когда тот назвал техника Гофмана, провел Бруммерта в мастерскую, находившуюся во дворе.

Без пяти минут четыре Бруммерт вошел в мастерскую. Гофман уже ждал его.

— Хорошо, что ты пришел вовремя. Вот товарищ Мальхус, о котором я тебе рассказывал.

Гофман указал на стоявшего рядом мужчину. Мальхус с первого же взгляда понравился директору. У этого высокого, худощавого сорокалетнего человека было открытое, дочерна загорелое лицо и густая копна волос, только у висков кое-где пробивалась седина. Правая рука у него была в повязке и туго забинтована.

— А это Бруммерт, директор школы имени Генриха Гейне, в Новом городе, — закончил Гофман. — Посидите- ка вы в столовой, а я скоро управлюсь и тоже приду к вам.

Столовая была так же чиста и светла, как магазин и мастерская. За одним из столов четверо пожилых мужчин ели суп. Они, видимо, закончили где-то монтаж и только что вернулись.

— Как у вас тут славно! — вздохнул директор. — Никакого сравнения с лавчонкой, в которой я когда-то работал!

— Да, здесь работается хорошо, — отозвался Мальхус и окинул директора удивленным взглядом.

Бруммерт сделал вид, что ничего не заметил. Указывая на забинтованную руку Мальхуса, он спросил:

— Как же это, собственно, произошло?

— Чертовски не повезло! Хотел натянуть антенну и свалился с лестницы. Лестница тоже упала и начисто раздавила мне палец. Теперь с работой покончено!

— Почему?

— Да ведь указательного пальца нет, а два других гнуться не будут, — тут уж моим ремеслом не займешься. Меня хотят поставить продавцом, но мне это не очень-то по душе. Когда люди приносят свои приемники и я вижу аппаратуру, у меня начинают чесаться руки: мне хочется самому привести в порядок эти ящики, а я должен отсылать их в мастерскую, потому что не могу больше работать; нет, мне всегда будет очень горько…

— Он был одним из наших лучших радиомехаников, — вставил Гофман, который вошел в это время в столовую и подсел к ним. — У него такие чуткие пальцы, — я часто завидовал ему. Уж ты-то, наверно, поймешь его; тебя самого, небось, часто тянет к напильнику, а? — Гофман засмеялся и обернулся к Мальхусу. — Ведь Бруммерт у нас квалифицированный слесарь, имей в виду.

— Как слесарь? — вырвалось у Мальхуса; он недоверчиво покачал головой

— Не веришь?

— Нет. Если у человека была когда-нибудь приличная профессия, он никогда не станет учителем.

— О-го! — громко расхохотался Гофман. — А разве учительствовать — не приличная профессия?

— Н-ну, конечно… — смутился Мальхус. — Но такой учитель…