Эринии

Гибала не протянул комиссару руки, спрыгнул с передка, пересек двор и поднялся по лестнице на платформу. Собственно говоря, Попельский был доволен его поведением. Любое приближение к этому человеку, даже пожатие руки, вызывали у него отвращение из-за чесночного запаха, который он ненавидел. Когда его дочь Рита была маленькой, он любил спрашивать ее: «Чего папочка больше не любит?»— «Жары, грязи и вони», — отвечал ребенок.

IV

Экипаж миновал университет и свернул направо. Через мгновение был под домом Рогатина. Попельский взглянул на Ритины окна и впервые в тот кошмарный день им завладело чувство, что отличалось от ярости, страха, стыда или нежелания. Когда комиссар увидел Риту с Ежиком на балконе, его охватила такая нежность, что он был готов обнять даже извозчика, от которого разило чесноком. Упал всем весом на сиденье, чуть не задавив бесчувственного пьяницу. Вздох облегчения было таким громким, что его услышал даже чистильщик обуви в клетчатой фуражке, который долго заглядывался на Попельского, после чего вернулся к своим обязанностям, а именно продолжил чистить ботинки какой-то студентке, безуспешно пытаясь при этом заглянуть ей под юбку.

— Поедем теперь к полиции, — сказал Попельский, улыбаясь и протягивая портсигар Гибале. — Закуришь?

Извозчик что-то медленно и с ударением сказал, но его слова потонули в возгласах, которые донеслись с балкона.

— Эдвард! Эй, Эдвард! — позвала Леокадия, которая как раз развешивала на веревке Ежиков наряд. — Чудесное помещение, то на Понинского! А какой красивый вид Стрыйский парк! Мы как раз с Ритой смотрели!

— Почему так рано? — откликнулся в ответ Попельский. — Почему с самого утра?

— Вчера нам позвонил владелец дома, Шпеннадель, — крикнула Рита, крепко сжимая Ежика, который рвался к дедушке. — Он очень торопился, папа! В восемь выезжал по делам и попросил, чтобы мы осмотрели квартиру сегодня утром. Представьте только — в шесть!

— Он очень зависел от этого, — радостно заметила Леокадия. — И он снизил нам оплату! Нам квартира понравилась…

— А пуще всего радовался Ежик… Я пообещала ему, что мы еще туда приедем… — кричала Рита.

— Ага, Эдвард! — Женщины перебивали друг друга, но их это нисколько не сердило. — У меня здесь счет от маляра Букеты, который сегодня пришел ремонтировать наше новое жилище! Это продлится где-то с неделю!

— Тише! — Эдвард приложил палец ко рту.

У экипажа скопилось немало людей. Уже не только чистильщик и студентка заинтересованно слушали этот семейный диалог. Какой-то тип с рекламой зубной пасты «Алоэ» заглянул к экипажу. Какой-то рабочий, который ремонтировал канализацию, задрав голову, пялился на Риту, какой-то чиновник неодобрительно качал головой, проклиная в душе уличный шум и сборище.

Из окна на первом этаже высунулся администратор дома Леон Гисс. Его лицо и лысина до сих пор горели от пощечин Попельского.

— Вон мне отсюда! — завизжал Гисс. — Что это за хамство, чтобы так орать! Это первоклассный дом, а не божница! Попельский, ты, бандит, ты, хам! Если попробуешь меня тронуть, то увидишь!

— Держи, потому что я потом забуду! Там счет! — Леокадия кинула в направлении экипажа небольшой кошелек.

— Пожалуйста, уважаемый пан. — Чистильщик поднял кошелек с тротуара и протянул Попельскому.

Комиссар дал ему пять грошей и похлопал Гибалу по спине.

— Поехали на Лонцкого. Закуришь?

— Я отвечу то, что и тогда. — Гибала обернулся и мрачно смотрел на Попельский. — Или вы не поняли, потому что пани крикнула с балкона. Предпочитаю курить сушеные говна, чем ваши сигареты.

При других обстоятельствах Попельский засветил бы наглецу в морду за такой ответ. Но сейчас, увидев своего внука живым, а семью — в полном составе, он не мог ни на кого сердиться. На мгновение комиссар забыл даже о искалеченном Казе Марковском. Эдвард Попельский впервые за много лет потерял свою бдительность, которую Леокадия называла «подозрительностью мизантропа».

V

Несмотря на полдень, в кабинете начальника следственного отдела подинспектора Мариана Зубика царила полутьма, что объяснялось, во-первых, темными тучами, которые низко нависали над городом, а во-вторых, огромным количеством табачного дыма, который выдыхали из легких семеро мужчин. Каждый из них курил другой сорт табака, и все эти ароматы сливались в один, чрезвычайно тяжелый и удушливый, вызывая у секретарши начальника, панны Зоси, несколько демонстративные приступы сильного кашля.

— Господа, мы получили новую информацию о состоянии здоровья маленького пациента. — Зубик выпустил носом дым сигары «Патрия» и засмотрелся на только что принесенную секретаршей записку. — Телеграмма от доктора Електоровича из больницы Сестер Милосердия. Операция прошла удачно. Казя будет ходить.

Отовсюду послышалось бормотание и облегченные вздохи. С ними контрастировал один-единственный раздраженный дискант.