Эринии

Когда он несколько часов назад вышел от последнего шляпника, то почувствовал облегчение. Понял тогда, что сейчас может пойти привычным путем полицейского: заходить на мрачные дворы, подниматься по прогнившим ступеням, топать шаткими балконами-галерейками, стучать в двери и, вытащив из малин своих информаторов, подсовывать им под нос портрет Ирода. Однако от одной мысли о необходимости вдыхать зловонные испарения львовских закоулков ему стало нехорошо, и он решил сначала притупить чувства водкой в «Атласе». Это была ошибка. Водка притупила не только обоняние, но и волю к каким-либо действиям.

Попельский глянул на себя в зеркало. Когда он был молодым, то избегал алкоголя, потому что не мог подумать, что можно выглядеть и вести себя так, как другие пьяницы, которые обнимались, истово целовали друг друга, бормотали что-то непонятное и кривлялись. А сейчас видел отражение собственного искаженного и покрасневшего лица и лысины, покрытой капельками пота. Оттолкнул рюмку, разлив напиток по стойке. Стремился убежать от этого. Даже в темные проулки, чтобы прервать сладкий, вонючий сон своих информаторов.

Тяжело поднялся, постучал по дереву одно- и двузлотовой монетой, надел котелок и поправил галстук. Потом с отвращением отодвинул тарелку с закусками.

— Тебе не нравится, Эдвард? — послышался женский голос.

За ним стояла Леокадия. Одета в великолепно скроенный вишневый костюм, который подчеркивал ее фигуру, чрезвычайно стройную, как для женщины после пятидесяти лет. Сквозь вуальку Попельский видел ее ироническую улыбку.

— А дома тебя ждет ужин. Я сама его приготовила и ждала тебя. Ты закончил работу два часа назад.

— Пойдем отсюда. — Комиссар взял ее под руку.

После вечернего ливня улица парила влагой. Рынок пеленал легкий туман. Очертания ратуши были мягкими и закругленными. В лужах отражались огни газовых фонарей и ярких витрин магазинов. Было пусто, сонно и душно.

Попельский и Леокадия шли медленно. Молчание им не мешало.

— Мужчины являются религиозными от природы, — Леокадия прервала молчание. — Все, что они делают через убеждение или призвание, немедленно превращается в пылкую веру, единого божка, которому страстно поклоняются.

— А женщины разве нет?

— Женщины отличаются от мужчин тем, — комиссар почувствовал, что кузина улыбается под вуалькой, — что им удается поклоняться нескольким божествам одновременно. Мужчине, ребенку, работе…

— То есть женская страстность слабее, — заметил Попельский. — Потому что распределяется между несколькими объектами поклонения, а мужская сосредотачивается исключительно на одном.

— Я бы воспользовалась сравнением с плоскости современной физики. — Леокадия обеспокоенно взглянула на небо, с которого сеялся мелкий дождь. — Мужская страстность — будто волна, а женская — как маленькие частицы. А свет остается светом, независимо, какую форму приобретает: волны или частиц.

— Я и не подозревал, что ты интересуешься физикой. — Попельский аж остановился. — Думал, что только бриджем и французской литературой.

— Может, и знал бы, — засмеялась Леокадия, и Попельский почувствовал, что от нее пахнет алкоголем, — если бы, после того как Рита стала жить самостоятельно, не посвятил себя исключительно полицейскому божку. Если бы обращал внимание на остальных членов семьи, тех, кто остался.

— Это не единственный мой идол, Лёдзю, — медленно проговорил он. — Но это — слепое, ненавистное божище, которое постоянно требует поклонения. Как хорошо, что сегодня ты меня от него спасла.

Они прошли Гетманскими Валами и направились по улице Обороны Львова. Дождь перестал накрапывать. Из дома, где расположилась типография «Арс», вышли двое парней, спорящих о какой-то неудачной корректуре.

— Ну, скажи мне, зачем ты пришла ко мне в «Атлас», — поинтересовался Эдвард, когда они дошли до Главной почты.

— Нужно уладить два дела, — сказала Леокадия, не отвечая на его вопрос. — Ты должен завтра, самое позднее — послезавтра, подписать нотариальный акт найма новой квартиры.

— Ладно. А второе дело?

— Заплатить мастеру Букете за ремонт. Надеюсь, — она критически взглянула на него, — что у тебя счет, который я бросила тебе сегодня с Ритиного балкона. Ты был в том самом костюме, что и сейчас, и он, на удивление, довольно чистый, и мне не придется, Gott sei dank![52] отдавать его в прачечную. Ты должен работать в рабочем халате, а не в костюме от Яблковских.

— Вот счет. — Попельский вытащил клочок бумаги и внимательно прочел его при свете фонаря. — Неужели он собирался меня обмануть? — прошептал комиссар.

— Кто? Мастер Букета? Что такого удивительного в этом счете? — Леокадия немного рассердилась. — Неужели ты всегда останешься полным подозрения полицейским? Даже просматривая счета маляра и сантехника?