Эринии

— Букета приобретает какую-то невероятную краску. — Попельский поднял глаза и кинул отсутствующий взгляд на вход к Иезуитский сад. — Краску, которая стоит пять злотых за литр! Дорого же нам обойдется ремонт в квартире! Как в Кносскому дворце! Я не скупой, но разве тебе не кажется, Лёдзю, что пять злотых за литр краски — это немного слишком? Да еще сейчас, когда все такое дешевое?

— Что сейчас дешевое? — Леокадия резким движением подняла вуальку. — Что ты можешь знать о ценах, если ты даешь мне деньги, а я занимаюсь хозяйством? Тебе известно, сколько стоит сахар? Сколько надо заплатить за то, чтобы твою одежду постирали и отремонтировали? Сколько за глажку? Ты знаешь только, сколько стоят сигареты, газеты, книги на Кракидалах, водка и закуски. Поговаривают, что ты прекрасно разбираешься в ценах за некоторые другие услуги! Вот и все, что ты знаешь!

— Когда я сказал «дешевое», — Попельский приглушил гнев, — то имел в виду разные инструменты! Представь себе, что мне прекрасно известно, сколько стоит, например, кирка!

— Ну, и сколько же? — Леокадия иронично улыбалась.

— Злотый!

— Разве что в аренде инструментов! Потому в магазине Разумовского надо заплатить минимум восемь злотых! Все настолько дешевое, что даже такие мастера, как Букета, иногда что-то арендуют. Ты вообще ничего не знаешь про цены!

Попельский протянул руку, оперся о стену, снял котелок и склонил голову. На его лысину падал лунный свет. Леокадия неожиданно подумала, сияние луны — это тоже волны и частицы? И тогда Попельский хлопнул себя ладонью по лбу. Потом расцеловал Леокадию в обе щеки. Кузина знала, что он сделал это из благодарности. За какую-то мысль, какое-то указание для следствия, которое она ему невольно подсказала.

— Мужчины от природы религиозны, — повторила Леокадия свое глубокое убеждение. — И эгоистичны, — добавила она, увидев, как кузен оставляет ее посреди улицы, сворачивает налево и быстрым шагом направляется в управление полиции, чтобы отдать должное слепому божку.

IX

Антоний Коцибала был дворником на Лычаковской, 6. Он был шестидесяти лет, но казался гораздо старше. Его скверный вид объяснялся постоянным недосыпанием, вызванным тем, что Коцибала одновременно имел целых три занятия. Кроме работы дворника и ночного сторожа, старик выполнял еще одну, которая идеально соответствовала алкогольным потребностям окружающих батяров. Когда закрывались последние кабаки на Лычакове, а это обычно происходило около часа ночи, пьяницы, ругаясь, искали возможности выпить еще. Удовлетворить ее можно было в двух местах: или в подвальных барах, о которых знали лишь посвященные, или у нелегальных продавцов. Скрытая торговля водкой стала обыденным заработком дворников, поскольку они были словно созданы для этого. Во-первых, ночью все равно почти не спали, во-вторых — клиенты просто с улицы могли постучать им в окно и купить товар, наконец, в-третьих, пьяные бродяги держались вдали от дворов и дверей квартир, благодаря чему не нарушали ночного покоя порядочных жильцов, которые могли сразу сообщить в полицию о шуме и подозрительных сделках.

Поэтому Антоний Коцибала, как и его многочисленные лычаковские товарищи, имел сразу три профессии: был дворником, ночным сторожем да еще и подпольно торговал водкой. Последнее занятие было очень прибыльным, и благодаря нему Коцибала мог отдать трех своих сыновей в школу строительных мастеров, двух дочерей — в торгово-экономическую школу, а сам дважды в месяц ходил на Мостки, где напивался в дым, а потом забавлялся с пышнотелыми девушками, к которым питал особую слабость. Полицейские с расположенного поблизости IV комиссариата на сделки Коцибалы смотрели сквозь пальцы. Они всегда заглядывали к дворнику после какой-нибудь кражи или нападения и расспрашивали его о том, не отмечался в последнее время кто-то из бандитов необыкновенной щедростью. Таким образом можно было вынюхать вероятных виновников, которые просаживали свои деньги у Коцибалы. Полицейские благодарили его тем, что не слишком интересовались его делами, которые приносили старику немалый прок. И дворник прекрасно осознавал, что полицейская благосклонность продлится до времени, и касается, собственно говоря, только знакомых стражей порядка с IV комиссариата. Поэтому вид чужих блюстителей закона всегда вызывал у Коцибалы панический страх. Полицейские из другого комиссариата могли быть непредсказуемыми. И уже совсем непредсказуемым был тот, кто стучал сейчас в его окно. На нем не было полицейского мундира, но любой ребенок на Лычакове знала, кто такой этот лысый угрюмый мужчина.