Эринии

— Я не знаю! — ответил Грабинский и грохнул кулаком по раскрытой книге. — Дайте мне покой, пан начальник! Я уже ничего не знаю!

— А с чем вы так морочитесь? — Попельский повернул голову и прочитал заголовок на странице. — Commentarii de bello Gallico[58]. Мучаетесь с Цезарем?

— Да, с проклятой латынью! Проклятущая косвенная речь! — гимназист злобно глянул на Попельского из-за проволочных очков. — Не знаю я ничего про какие-то другие папочки! Знаю одно. До экзамена по латыни мне осталось пять часов, а я не могу найти в словаре этого идиотского слова!

— Может, вам помочь? — Попельский затушил окурок в пепельнице.

— Этот оборот, spe sublata. — В глазах юноши блеснуло раздражение. — Я не могу найти этого чертова sublata. В переводе сказано, — парень постучал пальцем по запрещенной учителями гимназий книжечке с переводами текстов, — «лишив себя надежды». То есть sublata — это participium perfecti[59]от какого глагола, что означает «лишить». Но от которого, к черту? Я не знаю этого слова! Его нет в словаре!

— Tollo, tollere, sustuli, sublatum. — Попельский улыбнулся. — Participium образуется от другой основы. Ужасное слово, да. Руки опускаются. Когда я изучал Цезаря в пятом классе гимназии, то перерыл весь словарь, ища это глагол. Страница за страницей. И нашел. Ибо я очень упрям и всегда все нахожу. Даже тогда, даже в основном тогда, когда уже поздно.

Парень быстренько проверил глагол в словаре и облегченно вздохнул. Протер очки и погладил собаку.

— Осталось повторить только один раздел, — весело сказал он. — Спасибо, пан комиссар.

— Документация. — Попельский оперся локтями на стол, вызвав этим грозное рычание собаки. — Мне нужна документация аренды инструментов. В конторе ее нет. Может, она где-нибудь?

— Я ничего не знаю. — Грабинский покачал головой.

— Позвоните мне, — Попельский вытащил «Вальдманн» и на скомканном экземпляре «Нового века» записал свой домашний номер телефона, — если узнаете что-то о картотеке арендованных инструментов. А я вас отблагодарю какой-нибудь лексикографической или грамматической подсказкой. Вам известно, например, от чего образовано perfectum слова «tetigi»?

Попельский показал на это слово в тексте Цезаря, вышел со склада и скрылся в темноте арки. Грабинский не захлопнул за ним двери.

— Вы спрашивали про кирку? — Комиссар услышал голос сторожа. — Кто недавно арендовал кирку?

— Да. — Попельский порывисто обернулся.

— Это мы арендуем инструменты, — проговорил Грабинский.

— Кто?

— Мы, сторожа. Не всегда выписываем квитанции. Подделываем немного. Поэтому не рассказываем об этом, особенно если спрашивает начальство.

Попельский подошел к парню и схватил его за галстук. Вытащил с собой на улицу. За дверью скулила собака, царапая когтями железо.

— Этот человек одолжил кирку? — Попельский вытащил портрет Ирода и подсунул Грабинскому под глаза.

— Да, — простонал гимназист и отпустил галстук, затянутый полицейским. — И вчера вернул. Вот квитанция с адресом.

Попельский долго смотрел на мятую бумажку.

— От tango, — сказал Попельский, будто сам к себе. — Форма tetigi — это perfectum от tango, tangere, tetigi, tactum. Спасибо, молодой человек!

Грабинский больше не слушал комиссара. Сидел в своей каморке и листал Цезаря. Комиссар завел двигатель. Было почти три часа ночи. Львовские подонки укладывались спать.

XI

«Шевроле», за рулем которого сидел дежурный Михал Гнатышак с IV комиссариата полиции, медленно ехало по улице Городецкой в сторону вокзала. Полицейский почти ничему не удивлялся и тщательно выполнял приказы начальства. Он был добросовестным и не слишком умным. Первую черту он обнаружил, когда в несколько минут третьего в комиссариате на Курковой появился знаменитый комиссар Попельский, приказывая отвезти его к вокзалу, на площадь Брестской унии.

Он ничуть не спешил в дом того, кто позавчера одолжил кирку на складе Сокальского. Руку с сигаретой выставил в открытое окошко, сквозь которое проникал теплый майский воздух, что овевал лысую голову. Комиссар насвистывал мелодию, которая всегда звучала для него, словно триумфальные фанфары. В тактах, которые тот выстукивал ладонью по дверце, угадывался «Марш Радецкого».