Эркюль Пуаро

– И... и я не знаю, что с этим делать. Я не знаю, как бороться с этой... с этой мерзкой сетью лжи и подозрений. Как можно опровергнуть то, что никогда не говорится прямо в лицо? Я бессилен, я в ловушке, и меня медленно и методично уничтожают.

Пуаро задумчиво покачал головой.

– Да. Слух – это действительно девятиглавая лернейская гидра, которую невозможно уничтожить, потому что, как только ей отрубят одну голову, на ее месте вырастают две других.

– Вот именно, – сказал доктор Олдфилд. – Я ничего не могу поделать, ничего! Я пришел к вам как к последнему средству спасения, но не верю, что даже вы сможете что-то сделать.

Эркюль Пуаро пару минут молчал. Потом сказал:

– Я в этом не так уверен. Ваша проблема заинтересовала меня, доктор Олдфилд. Я хотел бы попробовать уничтожить это многоголовое чудовище. Прежде всего расскажите мне чуть больше о тех обстоятельствах, которые стали причиной этих злобных сплетен. Ваша жена умерла, вы сказали, чуть больше года назад. Какова была причина смерти?

– Язва желудка.

– Вскрытие проводили?

– Нет. Она болела довольно длительное время.

Пуаро кивнул:

– А симптомы воспаления желудка и отравления мышьяком очень похожи – сегодня это всем известно. За последние десять лет было по крайней мере четыре сенсационных дела об убийстве, в каждом из которых жертву похоронили, ничего не заподозрив, и было выдано свидетельство о гастрите. Ваша жена была старше или моложе вас?

– Она была на пять лет старше.

– Как долго вы были женаты?

– Пятнадцать лет.

– Она оставила какую-нибудь собственность?

– Да. Жена была довольно состоятельной женщиной. Она оставила примерно тридцать тысяч фунтов.

– Весьма пристойная сумма... Она оставила ее вам?

– Да.

– Вы с вашей женой хорошо ладили?

– Конечно.

– Никаких ссор? Никаких сцен?

– Ну... – Чарльз Олдфилд заколебался. – У моей жены был, как говорится, трудный характер. Она была инвалидом и очень заботилась о своем здоровье и поэтому капризничала, ей было трудно угодить. Бывали дни, когда, что бы я ни делал, все выходило не так.

Пуаро кивнул:

– А, да. Я знаю этот тип. Она, вероятно, жаловалась, что ее не ценят, что ею пренебрегают, что муж устал от нее и будет рад, когда она умрет...

Выражение лица Олдфилда подтвердило правдивость предположения сыщика. С кривой усмешкой он ответил:

– Вы точно все описали!

– У нее была медсестра из больницы, которая ее обслуживала? Или компаньонка? Или преданная горничная?

– Медсестра-компаньонка. Очень здравомыслящая и компетентная женщина. Я не думаю, чтобы она стала сплетничать.

– Даже здравомыслящим и компетентным людям Господь дал язык, и они не всегда разумно им пользуются. Не сомневаюсь, что медсестра-компаньонка болтала лишнее! У вас есть все ингредиенты для начала захватывающего деревенского скандала... А теперь я задам вам еще один вопрос. Кто эта дама?

– Я не понимаю. – Доктор Олдфилд покраснел от гнева.

– Думаю, понимаете, – мягко сказал Пуаро. – Я вас спрашиваю: кто та дама, с которой связывают ваше имя?

Доктор Олдфилд вскочил. Его лицо застыло и стало холодным.

– Нет никакой дамы, замешанной в этом деле. Мне очень жаль, мосье Пуаро, что я отнял у вас так много времени.

И он направился к двери.

– Мне тоже очень жаль, – произнес сыщик. – Ваше дело действительно меня заинтересовало. Я бы хотел вам помочь. Но не смогу ничего сделать, если вы не скажете мне всей правды.

– Я сказал вам правду.

– Нет...

Доктор Олдфилд остановился и обернулся:

– Почему вы настаиваете, что в этом замешана женщина?

– Mon cher docteur![12] Вы думаете, я не знаю женский менталитет? Деревенские сплетни всегда, всегда основаны на отношениях между полами. Если мужчина отравит жену, чтобы совершить путешествие на Северный полюс или чтобы наслаждаться покоем холостяцкой жизни, это ни на минуту не заинтересует его соседей по деревне! А вот если они убеждены, что убийство совершено для того, чтобы мужчина мог жениться на другой женщине, тогда слухи станут расти и распространяться. Это элементарная психология.

– Я не отвечаю за то, что думает стая этих проклятых сплетниц! – с раздражением произнес Олдфилд.

– Конечно, не отвечаете. Поэтому, – продолжал Пуаро, – вы можете с таким же успехом вернуться обратно, сесть и ответить мне на тот вопрос, который я вам только что задал.

Медленно, почти неохотно Олдфилд вернулся и снова сел.

– Полагаю, возможно, они распускали слухи о мисс Монкрифф, – покраснев до корней волос, сказал он. – Джин Монкрифф – моя фармацевт, очень славная девушка.

– Как давно она с вами работает?

– Три года.

– Вашей жене она нравилась?

– Э... нет, не совсем.

– Она ревновала?

– Это было абсурдно!

Пуаро улыбнулся: