Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

После дознания Пуаро Софи Бурлет и я поехали с инспектором Конри и сержантом О’Двайером в участок гарды в Баллигуртине. Это предложил сам Конри в присущей ему бестактной манере, едва мы вышли из зала суда. Больше того, он сразу недвусмысленно дал понять, что на сей раз сам будет задавать все вопросы, а нам велел помалкивать.

Однако разговаривать никому, похоже, и не хотелось. На крыльце здания суда мы не обменялись ни словом, даже не взглянули друг на друга. Я тоже молчал, хотя мысли у меня в голове кричали, если можно так выразиться, громче обычного:

Почки Джозефа Скотчера были здоровы, когда он был убит. Розовые, без единого изъяна. Без всяких признаков брайтовой или любой другой болезни, способной раньше времени свести человека в могилу. И все же Скотчера представили мне как человека, которого ждет скорый конец. Он сам говорил со мной о своей близящейся смерти…

Но как это возможно? По какой причине здоровый человек станет притворяться умирающим? Быть может, Скотчера самого ввели в заблуждение – какой-нибудь безответственный, злонамеренный врач? Я тут же вспомнил Рэндла Кимптона. Он был врачом, и в то же время я легко мог описать его и как безответственного, и как злонамеренного. Но он никогда не лечил Скотчера. Кимптон постоянно живет в Оксфорде, в Клонакилти бывает лишь наездами.

И все же мне показалось, что во всем этом брезжит какая-то мысль. Вот только ухватить ее я никак не мог, сколько ни пытался.

Скотчер рассказывал всем, что скоро умрет от болезни. И действительно умер – от стрихнина. После чего ему размозжили голову, чтобы заставить подозревать третью причину смерти.

Сколько же раз должен был умереть Джозеф Скотчер, чтобы доставить удовольствие… кому? Этот вопрос мне самому очень нравился, задавать его я считал полезным со всех точек зрения, хотя и не знал, каких именно. Присутствие Конри, О’Двайера и Софи Бурлет меня положительно раздражало. Мне хотелось поговорить с Пуаро один на один. Я готов был пожертвовать собственной почкой, упругой и розовой, чтобы услышать его соображения по этому поводу.

В участке гарды в Баллигуртине Конри повел нас длинным узким коридором; в конце его оказалась комната; мы вошли, и я сразу почувствовал себя как в школе. Там были стулья, на стене висела доска; не хватало только парт. На сиденье одного стула стояла пыльная стеклянная вазочка с давно увядшими стебельками, перехваченными бледно-зеленой лентой. Воды в ней не было, и потому стебельки давно расстались с венчавшими их когда-то головками. Потолок в одном углу комнаты порыжел от протечки.

– Ну? – выстрелил Конри вопросом в Софи Бурлет. – Что вы имеете нам сказать в свое оправдание? Вы ведь ухаживали за ним, значит, должны были знать, что с ним всё в порядке.

– Ваш доктор Клаудер жестокий человек, – сказала Софи горько. – К тому же отъявленный лгун! Послушать его, так мы с Джозефом могли бы жить долго и счастливо, если б его не убили. Или вы считаете, мне будет легче, если я буду так думать?

Губы под усами Пуаро зашевелились, но с них не сорвалось ни слова. Я догадался, что долго так продолжаться не будет, он наверняка не выдержит и вмешается.

– Доктор Клаудер не лжет, – сказал Конри. – Это вы, мисс Бурлет, лгунья.

– Месье Пуаро, мистер Кэтчпул, скажите же ему! Джозеф умирал от болезни Брайта. В его почках почти не осталось ничего живого. Они должны были стать сморщенными и коричневыми. Они не могли быть розовыми!

– А вы что, своими глазами видели его сморщенные коричневые почки? – спросил Конри.

– Вы же знаете, что нет. Как бы я могла их увидеть? Я ведь не присутствовала при вскрытии.

– Значит, у вас нет никакого права обвинять во лжи доктора, подписавшего протокол.

– Нет, есть! Джозеф умирал. Достаточно было просто взглянуть на него, чтобы понять это! А вы сами видели эти упругие розовые почки? Наверняка нет.

– Вот именно что видел, – сказал Конри. – Клаудер позвал меня сразу, как только вскрыл тело. Я стоял рядом, а он показывал мне, куда смотреть.

Софи открыла рот и тут же закрыла, не сказав ни слова.

– Так что ваш несостоявшийся супруг был бесчестным лжецом, как и вы, мисс Бурлет.

– Я не лгу, инспектор, – сказала сестра. – И у меня есть сердце, в отличие от вас. Пожалуйста, продолжайте высказывать свои соображения, не обращая внимания на мои чувства. Это послужит наилучшей возможной демонстрацией различия между моей и вашей натурами.

– Как долго вы ухаживали за Скотчером? – спросил Конри.

– Два года.

– И все это время он умирал?