Ермолай и сердце Злобушки (СИ)

   Соседи из погребов уцелевших повылазили, уж за спиной стоят и Ермолаю наперебой объясняют, это булгарин Рокош Злобушку убил. Снасильничал и убил. И голову отрезал - в мешке увез. Хвалился, кубок сделает и пить из него станет. За то, что норги зимой вырезали семью Рокоша. Из-за красоты Злобушкиной решил, она из знатного рода. Идти мстить в бург проклятый булгарин побоялся, а ближние селения от чего же не пограбить? Вот и убил всю купеческую семью. Да остальных тоже погубить хотел, но кто в лес убежал, кто где попрятался. А староста успел в набат ударить. Испугался булгарин, что норги на помощь придут.

   Кинулся Ермолай - веки горем опалены, ног под собой не чует - на дорогу. Где Рокош? Где булгарин? На коленях готов ползать, в грязи лежа умолять, лишь бы позволил голову вместе с телом сжечь. Всю ночь ухабы слезами поливал, да никого не нашел. Совсем Ермолаю стало тошно.

   На берегу озера сложил кое-как погребальный костер. Чернек с Щукой помогли. Из родственников Злобушки только дальний дядька живой остался. Дядька хотел по новому обряду тело в землю закопать. Но Ермолай лишь глянул раз, и тот отступился. Так и спалили тело без головы.

   Наутро стылый ветер холодный пепел в серое небо унес, в мрачных тучах закружил. Ермолай всех богов знаемых молил, чтобы приняли душу любимой в ладони свои, утешили, даровали покой и приют. Особенно просил Сварога и Месяца, так как доверял им больше, чем остальным.

   А сердце Злобушки, уголек бурый, из золы вытащил, обернул тряпицей, спрятал за пазуху. Сам не знал, зачем, а отговаривать некому было, разошлись уж все по домам.

   Так и поплелся по стерне с думой, что не сгорает сердце, а выбрасывать нельзя.

   Два дня плутал Ермолай по округе, котомку к груди прижимал да сухари посасывал, которые Мара незаметно в руку сунула.

   Сутки бродил - невесту жалел, еще сутки бродил - себя жалел, а потом сухари кончились. И решил Ермолай булгарину Рокошу отомстить. В бурге сказали, тот на север подался, изюбря на зиму добывать.

   Молот кузнечный, что от отца остался, Ермолай кровью осквернять не желал, стал у норгов меч просить. Сперва Ермолаю никто помогать не хотел. Вот если б Рокош кого из норгов тронул, то другое дело. Но затем рассудили - пусть плотник по округе побродит, горе переживет, а как вернется, к делу в бурге приставят. Работник-то хороший всегда нужен.

   Дали Ермолаю ржавый таурменский меч и вяленой оленины четыре куска. А огниво у него свое было.

   Осень в воздухе гнездо свила - пустое, влажное, неуютное. Идут тучи с севера, а под ними птичий клин от непогоды спасается. Зябко и тревожно птицам, чего уж о людях говорить?

   Через лес, через поле, вокруг озера - долго Ермолай брел. Тридцать три дня, сорок ночей - точнее не скажет, в думы погружен был.

   Ночевал, где придется: то в сыром овраге, то в колючих кустах, то на раскидистом дубе. Оленина кончилась давно, рукав на силки извел. Раз зайца добыл, в другой ряпчика упустил. А чтобы самому хищным зверям на зуб не попасть, от того боги защитили. Ермолай им от зайца уши и хвост поднес, на костре сжег.

   После утреннего дождя вышел по расползающейся под ногами грязи к большому озеру, пошел берегом. На той стороне дым почудился. Где дым, там и люди. А уж добрые или злые, это как повезет.

   Озеро за спиной осталось. Оскользнулся в луже, ржавой листвой присыпанной, и в тот миг почуял знакомый запах очага.

   Кривой меч за поясом, одного рукава нет, от грязи весь черный, от горя весь белый, шапку еще в лесу потерял. Таким Ермолай явился в озерную деревню, где жили варги.

   Варги зовут себя волками, но лают по-собачьи - ни слова не понять.

   Деревня большая, а срубы хлипкие - совсем строить варги не умеют. Только кузница толково сложена. Должно быть, помогал кто. Рядом оружие в двух связках, выковано северным способом. Без лишних украшений, тяжелое, надежное, светлое. Старики говорят, если северный меч хозяина признает, никогда из руки не выскользнет.

   Первым делом Ермолая, конечно, побили. Сразу набросились. Меч отобрали, на землю повалили. Обступили со всех сторон, пальцами тычут, за оставшийся рукав дергают, наперебой кричат что-то. Дети варжские котомку из-за пазухи тащат, отнять пытаются.

   Ермолай вцепился, как мог крепко, не отпускает. Но куда там? Их много, а он один. Да и ослабел от тоски плотник, совсем силы в руках не осталось.

   Заглянули варги в котомку, еще сильнее зашумели.

   "Ну, - думает Ермолай, от тычков зажмурившись, - теперь решат, что колдун, и насмерть затопчут".

   Тут какая-то старуха в круг вступила, и все разом притихли. Даже взрослые с мечами на поясах с уважением смотрят на нее.

   Волосы седые, в две длинные косы за спиной уложены, лицо худое, выражение гордое, как у всех варгов, взгляд - как у ястреба - до костей пробирает. То знахарка местная оказалась, она все языки ведала. Даже лошадиный и птичий, а также умела заговаривать сов, чтобы приносили к порогу мышей.

   Старуха Ермолая мигом распознала.

   - Ты из пахарей, что сами воевать боятся, а потому под норгами ходят, - говорит знахарка и спрашивает: - Зачем же тебе меч?