Ермолова

Случайность – опять болезнь Федотовой, на этот раз серьезная, – помогла ей. На Федотовой в ту пору лежал репертуар, и она по праву была любимицей московской публики. Болезнь ее «сразу остановила театральную машину, из которой вынули главное колесо», по выражению Н. Е. Эфроса. Пришлось поделить ее роли между другими актрисами, и Ермоловой выдалась возможность сыграть «Грозу». С этого момента начался некоторый перелом: дирекции волей-неволей приходилось выпускать Ермолову в серьезных ролях. Наконец настал день «Овечьего источника», и талант взял свое. Ермолова получила общее признание как трагическая актриса. Федотова плохо мирилась с этим. Ни для кого в театре не были тайной ее дипломатические «болезни», тот кашель, услыхав который режиссер Черневский хватался за седые волосы, зная, что это обозначает перемену репертуара: снимались пьесы, в которых у Марии Николаевны была более выгодная роль. Но Ермолова, беспристрастная во всем, высоко ценила и талант, и ум Федотовой, и ее искреннюю любовь к театру и не ставила ей в вину ее отношения к себе. Она понимала, что пламя честолюбия часто может пылать в больших людях, хотя в ней самой оно и отсутствовало. И когда Федотова тяжело заболела, Мария Николаевна ясно осознала, что значит для энергичной, властной натуры вынужденное бездействие, удаление от сцены, бывшей главным смыслом ее жизни… И первая, без приглашений, без просьб, отступив от своей сдержанной манеры, стала навещать ее и осыпать знаками внимания. Не было того, чего бы она не сделала для нее. Болезнь Федотовой, к сожалению, не поддавалась лечению (уродующий ревматизм), и эта женщина с ее огромным темпераментом, жаждой творчества и ясной головой, лишившись возможности ходить, очутилась в не старом еще возрасте прикованной к постели. Самой теплой нежностью, заботами и вниманием окружила Мария Николаевна больную артистку. И та постепенно прониклась сознанием любви и доброты Марии Николаевны и отдала ей свою привязанность. Верно, немало передумала она, беспомощно сидя в своем кресле и получая от бывшей соперницы ласковые письма, цветы или фрукты. Недаром она до последней минуты хранила около себя в шкатулке одно из писем Марии Николаевны и часто читала его вслух, вглядываясь в лицо собеседника своими прекрасными глазами и говоря: «Ведь вот, рассказывали, что мы не были дружны с Марией Николаевной, – а видите, что она пишет мне…»

Она была искренна, когда говорила это. Вместе с молодостью, с пламенем богатой, жадно берущей жизнь души ушло навсегда и чувство соперничества – осталось только воспоминание о прекрасном прошлом, связанном с той же Марией Николаевной.

В одном из своих писем, написанном в ответ на письмо Марии Николаевны, в котором та делилась своими тяжелыми переживаниями (незадолго до ее ухода со сцены на год), Федотова пишет ей глубоко прочувствованные слова, и нет сомнения, что пишет их совершенно искренно. Вот отрывок из этого письма:

«Дорогая моя Мария Николаевна, поплакала я над вашим письмом горькими слезами. Если б только нашлась хорошая пьеса с подходящей ролью, вы с вашим могучим талантом по-прежнему, с новой силой всколыхнули бы и публику и артистов. Потерпите, выждите, зачем же уходить? Пожалейте прошлое Малого театра, – что же и кто же без вас останется? Публика по-прежнему любит вас и ценит, верните ее опять в стены Малого театра, отвлеките ее от современных ужасов, возьмите на себя этот подвиг. Я горячо люблю вас и ваш талант – не огорчайте меня.

Спасибо вам за ваши добрые чувства ко мне – вы сами знаете, как дорого мне сердечное отношение такой великой артистки и такого незаменимого товарища, как вы. Конечно, я не так много имела значения в театре, само время, все было другое, все увлекало, все ободряло, все, все было лучше. Что теперь сталось с театром? Как и чем поправить, теряю голову. Вы одна только можете воскресить прошлое, на вас только и надежда».

Она писала Марии Николаевне через много лет – в 1920 году, незадолго до своей смерти: «Я была свидетельницей, как развивался и достиг полного блеска и расцвета ваш мощный талант. В течение долгих лет мы вместе переживали муки и радости творчества, поддерживая и ободряя друг друга, – с годами наши отношения делались все ближе, все любовнее, и никакие злые силы не могли расторгнуть наш дружеский союз».