Ермолова

Высоко ставила она как человека И. А. Рыжова, считая его образцом порядочности и находя, что и как актер он был недостаточно оценен. Приводила сцены, в которых он играл «как большой актер», по ее выражению.

Совершенно особенно относилась Мария Николаевна к А. П. Ленскому – с огромным уважением и доверием к его артистическому чутью и культурности. Считала его великим актером, выше всех современных ему русских актеров. Видела в нем своего единомышленника как артиста… даже как будто сожалея о его тяготении к режиссерству, которое почти всецело вместе с педагогической работой поглотило его в последние годы его жизни. Цельность натуры Марии Николаевны не терпела разветвлений, хотя бы и в сфере художественного творчества, и ей казалось, что работа режиссера должна непременно мешать ему как артисту. Но пламенный артистический темперамент Ленского не мог удовлетвориться деятельностью актера, и он, стремясь разбить устаревшие актерские приемы и отжившие традиции театра, увлекался в поисках новых форм педагогической и режиссерской работой.

Марию Николаевну даже иногда смущали его новшества, его желание ставить Ибсена и т. п., но интерес к нему, доверие и восхищение им как художником никогда не ослабевали. Стоит прочитать ее письма, после его смерти, к Средину и Федотовой, чтобы увидеть, как она его любила… «С Ленским умерло все. Умерла душа Малого театра», – пишет она. В последний раз Ленский выступил на сцене Малого театра вместе с Марией Николаевной в «Без вины виноватые». Он скончался через десять дней после этого. Был он действительно и актер и режиссер выдающийся, и, если бы его не убили преследования конторы театров, он много дал бы еще русскому искусству.

Отношения с А. И. Южиным были сложнее: очень уж различны были их натуры и характер одаренности обоих. С 80-х годов Южин был бессменным партнером Марии Николаевны в течение всей ее сценической карьеры. Мария Николаевна ценила его как умного, культурного актера, но большим артистом она признавала его в комедии, а не в трагедии, и ей не всегда было легко сочетать с ним свой сценический темперамент. Помимо этого, между Марией Николаевной и Южиным бывали моменты взаимного непонимания, и у нее явился как бы протест против Южина в бытность Теляковского директором императорских театров. Ей казалось, что Теляковский и дирекция действовали «по внушению Южина, как сильного гипнотизера» (как она писала Средину), что «задача Южина такова: уравнять всех по возможности, чтобы ему никто не мешал, а мой талант всегда ему мешал…». Редкий случай – слышать от нее что-то вроде осуждения. Это было написано в горькие минуты, когда Мария Николаевна даже думала покинуть Малый театр и перейти в Художественный, куда ее звал Вл. И. Немирович-Данченко, – до того невыносима была вокруг нее атмосфера, создаваемая дирекцией и Теляковским, который хвалился, что «и без Ермоловой обойдется»… Эти горькие минуты совпали с тяжелой болезнью Марии Николаевны. Болезнь влияла на ее самочувствие и настроение. Врачи настояли на продолжительном отпуске для поправления здоровья и сокращении интенсивной работы.

По Москве разнесся слух об уходе Марии Николаевны из театра и вызвал всеобщее волнение. В прессе началось возмущение, так что Марии Николаевне даже пришлось просить Н. Е. Эфроса прекратить «пустые толки» и объяснить, что она только на время оставит сцену с тем, чтобы вернуться опять, хотя и не может указать срок возвращения, в зависимости от лечения. Она пишет ему[30]: «Вы совершенно правы: нам с Малым театром тяжело расстаться…» Ясно было, что все ее слова о переходе в другой театр – только результат болезненного и нервного состояния.

То впечатление, которое произвела возможность ухода из Малого театра на всех товарищей, в том числе и на Южина, ясно показало ей, как ее любят в театре, а ее возвращение туда через год подтвердило это всецело. Кажущиеся недоразумения и шероховатости между ней и Александром Ивановичем сгладились с течением лет – общность интересов к любимому делу взяла верх, и между ними стали развиваться и крепнуть отношения, полные доверия и уважения друг к другу, которые и не нарушались до конца их дней.

Мария Николаевна была связана с Южиным, помимо их общей сценической деятельности, участием во всех его драматических произведениях и ценила его как драматурга. Особенно удачна была постановка его пьесы «Измена» с Марией Николаевной в роли Зейнаб – одной из последних трагических ее ролей. В ней Мария Николаевна воплотила его прекрасную героическую родину, и он был растроган и восхищен тем образом, который дала Мария Николаевна, чудесно изобразив на сцене подлинную грузинскую женщину, со всеми типичными чертами ее внешности и движений. Мне казалось всегда, что этот факт идеального изображения образа, созданного драматургом, послужил к еще большему сближению Александра Ивановича с Марией Николаевной.