С быстротой беспроволочного телеграфа разнеслась по Москве весть: 4 марта 1907 года Ермолова прощается с публикой – на год, а может быть, и больше… В этот день шла «Измена». Дирекция не разрешила официального чествования артистки: она прослужила в театре не тридцать пять лет и не сорок, а тридцать семь; на этом основании чествование было запрещено. Запрещено было и читать адреса, если таковые будут поднесены. Усилили наряд полиции в театре… Оставалось только ввести военное положение! Но ничего не помогло: в театре разразилась буря. После третьего акта поднесли Ермоловой золотой венок, а за кулисами рабочие сделали ей не менее дорогой подарок: квадрат, вырезанный из пола старой сцены Малого театра, по которому ступали еще Щепкин, Мочалов и т. д., по которому она сделала свои первые шаги в «Эмилии Галотти»… В зале публика бушевала. Слышались крики: «Не уходите!», «Вернитесь»… Ермолова была глубоко взволнована. Через неделю состоялось торжественное чествование артистки в Литературно-художественном кружке – вся общественность Москвы спешила высказать Марии Николаевне свою любовь, свой восторг. Мария Николаевна пишет об этом банкете, что она была «в таком волнении, что даже забыла спросить адреса и телеграммы». Лейтмотивом всего чествования было общее, единогласное возмущение поведением дирекции Малого театра, и в то время как приветственная телеграмма «от студентов» вызвала взрыв аплодисментов, долго не смолкавший, – телеграмма от конторы московских императорских театров была встречена свистками и шиканьем, в чем усердно принимали участие солидные профессора и общественные деятели с седыми головами.
О том, что переживала Мария Николаевна в этот трудный период, можно судить по ее письму к артистам Художественного театра, написанному ею с предельной искренностью и присущим ей благородством. Привожу его целиком: