Ермолова

«Дорогая Мария Николаевна. Вы не захотели, чтобы вас приветствовали официально. Вчера я собирался зайти к вам, но потом подумал, что и это посещение будет иметь характер официального визита. А между тем, мне искренно хочется не то, что сказать вам что-нибудь, а напомнить вам о той духовной близости, которую я чувствую к вам непрерывно вот уже на протяжении 30 лет.

Вчерашний день я, пожалуй, могу даже назвать для себя «Днем Ермоловой». Я не только не произносил речей, – я даже не делился ни с кем памятью о вас, но целый день, неотступно, мыслями был с вами. У меня в кабинете два ваших портрета – один подаренный 30 лет назад, другой – 15. И вот, в течение всего дня, не выходя из дому, я то и дело глядел на них.

Вероятно, очень многие из так называемых «поклонников» полагают, что их чувства особенные, не похожие на чувства поклонников вообще, словно дающие право на близость исключительного душевного склада. Что они не только поклоняются вашему таланту, но как бы сохранили свежесть влюбленности в него. И когда наступает какой-нибудь день чествования вас, то они гордо держатся в стороне, считают, что если их голос смешается с общим гулом приветов, то это будет ниже их чувства к вам.

Кому-нибудь это может показаться чуточку наивным и смешным, а на вас, я думаю, от этого веет теплом. И чем больше таких, тем теплее вам жить. Вот и я из таких. Тоже вместо привета с перечислением ваших заслуг посылаю вам напоминание о моих чувствах.

А может быть, в этом и заключается победа личности: навсегда сохранить в душах людей какие-то права на близость.

Крепко жму вашу руку.

Вл. Немирович-Данченко».

Прекрасно чувство, которое не меркнет 30 лет; это позволяет высоко оценить и того, к кому живет такое чувство, и того, в ком оно живет…

Помимо чувства к артистке, Владимир Иванович высказывал и большую заботу о человеке. В позднейшие годы, когда А. И. Южин уезжал из Москвы, Владимир Иванович писал Марии Николаевне, прося ее разрешить ему заменить Южина, если что-нибудь ей понадобится и т. п. Но Владимир Иванович сам может рассказать о своем отношении к Марии Николаевне, я же хочу еще сказать об отношении к ней К. С. Станиславского.

Передо мной книга Станиславского «Моя жизнь в искусстве». На заглавном листе его рукой написано:

«Гордости Русского театра, Мировому Гению, Великой, незабываемой, бесконечно любимой Марии Николаевне Ермоловой от ее неизменно-влюбленного обожателя, энтузиаста-поклонника, благодарного ученика и сердцем преданного друга

К. Алексеева (Станиславского)

1926/22-10».