Читаем Эрнст Генри полностью

Публицист и историк Рой Александрович Медведев работал тогда в Научно-исследовательском институт производственного обучения Академии педагогический наук. Будущий член ЦК КПСС, он числился тогда в ряду диссидентов. Он вспоминал: «Э. Генри, с которым я в то время часто встречался и беседовал, рассказал Сахарову о существовании моей работы „К суду истории“. Довольно большая рукопись посвящалась проблемам сталинизма, которую я продолжал обновлять и расширять. Работу я начал еще в конце 1962 г. без всякой конспирации, и ее первые варианты читали даже секретари ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев и Ю. В. Андропов.

Осенью 1966 г. Э. Генри передал мне просьбу А. Д. Сахарова, который хотел прочесть рукопись… Я отправил ему через Э. Генри большую папку с текстом очередного варианта книги „К суду истории“ (около 800 машинописных страниц). Примерно через месяц Э. Генри передал приглашение от академика, а также его адрес и домашний телефон…

Я стал приносить ему материалы своего ежемесячного информационно-аналитического бюллетеня, многие номера которого были изданы позднее за границей в 1972 и 1975 гг. под названием „Политический дневник“.

В № 30 этого самиздатского журнала за март 1967 г. я опубликовал „Диалог между публицистом Эрнстом Генри и ученым А. Д. Сахаровым“ на тему „Мировая наука и мировая политика“. Андрей Дмитриевич узнал о публикации только в 1973 г. после издания первого тома „Политического дневника“ в Амстердаме… Эрнст Генри сделал с рукописи копию и передал мне один экземпляр. Никаких других согласований для использования текста в моем бюллетене не требовалось».

Роя Медведева исключили из партии. Но не трогали. А вот его брата диссидента-биохимика Жореса Медведева в 1970 году поместили в психиатрическую клинику. Еще 29 апреля 1969 года председатель КГБ Юрий Андропов отправил в ЦК предложение об использовании психиатрии для борьбы с диссидентами, после чего появилось секретное Постановление Совета министров. Врачам поручили составить перечень психических заболеваний, диагностирование которых позволяло бы признавать обвиняемых невменяемыми и отправлять их в спецбольницы на принудительное лечение. Условия содержания в таких медицинских учреждениях были столь же суровыми, как и в местах лишения свободы. Принудительные медицинские процедуры — мучительными и унизительными. И выгоднее объявить человека шизофреником, чем судить как врага советской власти.

История Жореса Медведева произвела пугающее впечатление. Александр Евгеньевич Бовин, в ту пору заведующий группой консультантов Отдела ЦК по соцстранам, докладывая генеральному секретарю какую-то бумагу, откровенно сказал Брежневу, что сделана глупость. Леонид Ильич нажал на пульте селектора кнопку и соединился с председателем КГБ Андроповым:

— Это ты дал команду по Медведеву?

Юрий Владимирович Андропов был готов к ответу:

— Нет, это управление перестаралось. Мне уже звонили из Академии наук. Я разберусь.

Жореса Медведева выпустили, а в 1973 году разрешили уехать в Англию. И лишили гражданства, чтобы не думал вернуться.

А к мнению Эрнста Генри многие прислушивались. Даже такой недоверчивый человек, как Александр Исаевич Солженицын. В своей мемуарной книге «Бодался теленок с дубом» он писал: «Я решил пока обратиться — ещё раз и последний раз — в ЦК. Я не член партии, но в это полубожественное учреждение всякий трудящийся волен обращаться с мольбою. Мне передавали, что там даже ждут моего письма, конечно искреннего, то есть раскаянного, умоляющего дать мне случай охаять всего себя прежнего и доказать, что я — „вполне советский человек“.

Сперва я хотел писать письмо в довольно дерзком тоне: что они сами уже не повторят того, что говорили до XX съезда, устыдятся и отрекутся. Э. Генри убедил меня этого не делать: кроме накала отношений такое письмо практически ничего не давало — ни выигрыша времени, ни сосуществования. Я переделал, и упрёк отнесся к литераторам, а не к руководителям партии. В остальном я постарался объясниться делово, но выражаться при этом с независимостью. Вероятно, это не совсем мне удалось: ещё традиции такого тона нет в нашей стране, нелегко ее создать.

Письмо на имя Брежнева было отослано в конце июля [19]66 г. Никакого ответа или отзыва не последовало никогда. Не прекратилась и закрытая читка моих вещей, не ослабела и травля по партийно-инструкторской линии, может призамялась на время. И всё-таки это письмо помогло мне: на сколько-то месяцев замедлить ход всех событий и за это время окончить „Архипелаг“».

Кому-то казалось, что Эрнст Генри исполняет чье-то задание. В реальности он освоил правила аппаратной жизни и пытался найти слова, убедительные для начальства. Иногда получалось.

<p>«Чего же ты хохочешь?»</p>

В конце 1969 года главный редактор «Октября» Всеволод Анисимович Кочетов в трех номерах своего журнала опубликовал свой роман «Чего же ты хочешь?» Публикация романа была воспринята как политическая акция и вызвала обостренную реакцию советского общества.

Взаимоотношения с властью — дело непростое и деликатное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное