Эротическая Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим

— Боже, — заорал наконец Каблуков, — да отстаньте от меня, бабы еб…е (то ли «аны», то ли «учи», история об этом вопле Каблукова умалчивает). Квартилла, изумленная силой каблуковских легких, выдернула из его задницы свой приал, а Хрисида, уже кончив е…ть (соответственно, «ба») госпожу, стояла на коленях и позволяла трахать себя здоровенному кобелю, непонятно когда успевшему вбежать в спальню. «С меня хватит, — подумал Каблуков, — это же трибазы, да, да, это самые натуральные вакханки!» — и он, полный сил во всем теле (кроме, естественно, собственного паха), выпрыгнул в незаметное маленькое окошко, даже не обратив внимания на то, как непонятно откуда взявшийся второй кобель начал своим большим слюнявым языком лизать клитор Квартиллы, в то время как Хрисида уже успела заполнить свою вагину здоровенной порцией песьей спермы.

«К Тримальхиону, — думал Каблуков, несясь по улице так, что пятки сверкали, — скорее бы добраться до Тримальхиона!»

Глава восьмая,

в которой много едят, много разговаривают, Каблуков любуется лобком Киркеи, а потом снова трогается в путь

Только вот где его, Тримальхиона, искать? Неужели стучаться в каждый дом и спрашивать: это не у вас сегодня большой праздник? Так и по шее схлопотать можно, учитывая — тут Каблуков быстрым взглядом окинул свои голые чресла, — что тунику ему не вернули и наг он так же, как несколько часов назад.

Да, наг, и чем прикрыть наготу? Если бы здесь, в Греческом городе, было принято сушить белье на веревках, то Каблуков не раздумывал бы ни минуты — совершил грех, взял его на душу, пошел против совести. Но не сушат здесь белье на веревках, по крайней мере, не видит этого Д. К. и пробирается вновь мимо домов и заборов в чем мать родила, а что ему еще делать?

Но тут улыбается провидение, видит Джон Иванович неподалеку приближающийся свет факелов, слышит голоса, да голоса знакомые, особенно один, тот, что пониже, чуть бархатистый, чуть раскатистый, этакий приятно–начальственный голос, явно принадлежащий умудренному опытом и мужественному человеку. «Неужели Абеляр? — думает Каблуков, начиная дрожать от холода. — Боги, боги, если это так, то я спасен, чертовы трибазы, — думает Каблуков, — надо же так изнахратить мою задницу, чем они ее мазали, скипидаром с перцем? Не иначе, болит–то как!» И тут его окликают, и голос действительно принадлежит Абеляру, с удивлением рассматривающему обнаженного Джона Ивановича, дрожащего от холода, почему–то покрасневшего, бережно прикрывающего свой пах руками, как фиговым листком.

— Джон Иванович, — распевно говорит Абеляр, — что это с тобой, друг мой, где твоя туника?

Каблуков даже не отвечает, а мычит: — Потом, потом, — и просит дать ему что–нибудь для прикрытия наготы. Абеляр задумывается, шепчется с одним из своих спутников, тот улыбается и исчезает, а затем появляется вновь, но уже с новой белоснежной туникой в руках.

— Держи, — говорит Абеляр Каблукову.

Д. К. прикрывает наготу н чувствует себя почти счастливым.

— А мы тебя потеряли, — продолжает Абеляр, — долгонько тебя не было, так что я пошел искать.

— А это кто? — спрашивает Д. К. про двух спутников единорога.

— Это люди Тримальхиона, забавный он, я тебе скажу, человек, — отвечает Абеляр и предлагает Каблукову ввовь отправиться вместе с ним на пир (словцо это очень точно подходит к сему действу).