Error. Сбой программы

Перед этим заехал в мастерскую, и четыре часа возился с Карлом под охи и ахи Богомола, который взялся быть на подхвате и, чего уж там, действительно оказался полезным.

Про победу в Больших гонках знали, кажется, уже все. И то сказать, времени-то прошло немало. Пока добирался до Агара. Пока… м-мать.

Скользишь и гнешься.

Да пока вернулся в Столицу.

Зато из «Драйва» Карл вылетел, как молоденький. Его, конечно, до ума еще доводить и доводить, чтобы прежняя прыть вернулась, но так, все-таки, лучше, чем тот труп автомобиля, на котором Зверь явился в мастерскую.

Ладно хоть, никто ни о чем не спрашивал. Этому они уже научились. Меньше знаешь — крепче спишь. Так-то вот, господа-слесари.

Оставил Карла в гараже. Поднялся домой. В перевернутую кверху дном квартиру.

Здесь были. Искали. Его искали, это понятно. А еще что? Да черт их разберет… угу, здесь и вправду больше некому. Что ж, устроили обыск по всем правилам, ничего, надо полагать, не нашли, может быть, понаставили «клопов». Не знают, дураки, что «клопы» здесь за пять минут встают на сторону идеологического противника.

Прибираться потом. Если время останется. Сейчас всех мыслей было — под душ, а потом — спать. Даже о ней не думалось. А что тут, собственно, думать? Сбежал, так сбежал. Женщины здорово не любят, когда их обменивают на жизнь и безопасность. Правильно, в общем-то, делают.

Она сидела у него в спальне, пила кофе из большой чашки и разглядывала папку с набросками. Так они и соскользнули на пол — сначала листы ватмана, этакий листопад, медленный цветной и шелестящий, за ними — светло-серая папка, а сверху, разливая черный, ароматный кофе — фарфоровая чашка.

Белая.

Безумные, диковатого разреза сияющие глаза.

— Глупый, — шептала она, плакала и смеялась, и целовала его, а губы у нее от слез были соленые, — глупый, глупый, что же ты наделал, мальчик мой, серебряный мой Волчонок, что же ты натворил? Зачем ты вернулся, хороший мой, любимый мой, глупый мой мальчик, зачем ты вернулся, почему не ушел? Зачем?

Это было похоже на небо. Звонкое, светлое, невероятное. Жаркое и нежное, упругое, податливое, покорное, бешеное. Вверх, вверх, вверх, тонкие струны натянулись и звенят, звенят в унисон, в ровно-изломанном ритме.

Это было…

Изматывающее, совершенное и опустошающее счастье.

— Великая Тьма, — прошептал Зверь, приходя в себя, — неужели так бывает?

— Почти никогда, — чуть слышно ответила Лилит, перекатила голову по подушке, глянула на него одним глазом, — какой ты Волчонок? Ты — Волк. Никуда я тебя не отпущу.

И, в подтверждение собственных слов, прижалась, обхватила ногами, рукой, уложила голову на плечо:

— Зверь мой серебряный…

«Бред какой, — Зверь смотрел на нее, улыбался, гладил осторожно черные, душистые волосы, — Лилит. Госпожа моя. Демоница и человек. Ангел. Суккуба. В этой конуре, в перевернутой вверх дном барсучьей норе…»

— В волчьей, — невнятно поправила Лилит, — ткнулась макушкой, ты гладь, мол, гладь, не отвлекайся, — в волчьей норе. Мне нравится. Твоя госпожа, да? Ангел и суккуба? Я соткана из противоречий, правда ведь?

— Да.

— Я лучше всех?

— Это уж точно.

— Кто ты сейчас? — она вывернулась из-под руки, заглянула в лицо, — я тебя такого не знаю. Кто ты? Как тебя зовут?

— Олег, — сказал Зверь неожиданно для себя самого.

— Ольжех, — повторила Лилит. Нахмурилась и старательно выговорила: — Ольег… Олег, да? Да. Странное имя. Красивое. Это ты? Или маска?

— Не знаю, — Зверь отвел глаза, — я, правда, не знаю.

— Волчонок, — мстительно шепнула она, — кусачий. Совсем еще глупый.

А утром Лилит, госпожа здешних земель, сидела на кухне, одетая в рубашку Зверя, трескала омлет, намазывала маслом свежие слойки и мстительно фыркала в ответ на тихое попискивание своего телефона. Она вообще собиралась его утопить, но Зверь заступился.

— Ищут, гады, — шипела Лилит, с набитым ртом, — ни дня без меня прожить не могут. Ты так и не надумал?

— И не надумаю. Еще не хватало мне за твоей спиной прятаться. Я вывернусь, об этом не беспокойся.

— Они тебя потеряли, — кивнула Лилит, — Бегемоту спасибо скажи. И отцу своему. Хотя, нет, лучше не говори. Бегемоту такой звезды дали, что он сдаст тебя сразу, как увидит. А Змею Влад сейчас мозги вправляет, — она вздохнула, — жалко мальчика. Он в Семейке самый приличный.

Потом она долго стояла у окна, царапала пальцем подоконник, смотрела вниз, на широкую улицу.

А Зверь смотрел на нее. И разрывался между исключающими друг друга, но равно счастливыми чувствами. Она — здесь. И поверить в это нельзя, и не верить нельзя, не бывает так, но ведь вот она. Лилит. Настоящая. И хочется на колени упасть, целовать ее руки, благодарить, не умея высказать свое счастье, благодарить за то, что она есть. И хочется утешить ее, беззащитную сейчас, и потерянную, и сказать ей, что все будет хорошо. Теперь уже точно все будет хорошо.

Она обернулась. Улыбнулась. Но улыбка тут же погасла. Недоверие и надежда в сумасшедших, страшных глазах:

— Я правда всегда смогу тебя отыскать?

— Правда.

— Даже под маской?

— Ты знаешь имя.