Читаем Есаулов сад полностью

АЛЕКСЕЙ. А вы, Сергей, хотели бы как в песне… в белых хитонах к трибунам? Но мы есть. И мы должны начать.

ПОСТОРОННИЙ (ласково). Запозднился в светской беседе. Простите.


Поспешно уходит. Молчание.


ИННОКЕНТИЙ (мычит, но потом внятно поет). Не пустивши корней в обветшалую землю…

ДЕВУШКИ.Сто девчат и парней смерть поутру приемлют…

ИННОКЕНТИЙ (Сергею). У тебя в семь в субботу?

СЕРГЕЙ. Да, у меня.


Расходятся. Дом в саду. Темно. Скрипит дверь.


ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Федор Иванович, вы спите?

САДОВНИК. Кто там?

МАРИЯ. Это я.

САДОВНИК. Вернется Алешка…

МАРИЯ. Я шепнула ему, он заночует у Сергея, (просительно) я посижу рядом.

САДОВНИК. Что за причуда собираться в день рождения скопом и решать мировые вопросы. Русские мальчики.

МАРИЯ. Вы отдыхайте. Я посижу подле. Я на большее не претендую. Притом, я гордая, как полячка Ирина. Я спою вам песенку.

САДОВНИК. Твой муж…

МАРИЯ. Он увлекся пациенткой. Днюет и ночует в Кузнецовке. Мой муж.


В сумеречном свете видно, как она мостится рядом с Садовником, гладит его волосы, напевает песенку, в песенке угадываются слова:

«Ах, это явь иль обман?»…

* * *

Просторный дом.

Чтобы не делать лишнюю выгородку – это может быть и кабинет Пиваковой и домашний кабинет отца Михаила, но с опущенными занавесками. Стол колченогий. Убого. Входят Пивакова и Василий (он из Гостелерадио). Василий спортивного вида мужчина, с твердым взглядом аппаратчика. Но когда он говорит о заветном, взгляд его преображается.

Они переодеваются в домашнее и легкое. Пивакова берет веник, опрыскивает пол. Василий роется в чемодане.


ПИВАКОВА (откинув занавеску на окне). Осень… Как бесконечно долго я ждала тебя. Что-нибудь случилось в Хабаровске?

ВАСИЛИЙ (доставая снедь и вино). Когда разбираешь анонимки, всегда что-нибудь случается. Пришлось лететь на Сахалин, потом в Комсомольск. А результат…

ПИВАКОВА. А результат?

ВАСИЛИЙ. Уволили двух порядочных журналистов, состряпали персональные дела, исключили из партии, одного подвели под арест.

ПИВАКОВА. Ого!

ВАСИЛИЙ. Э, ты не знаешь, какая кутерьма по стране. Стоит кому-то выплеснуть по радио или в местной газете разоблачительный материал, сразу начинаются персоналки, но разбирают не тех, о ком материал. Так и тут. Хорошо, у меня мощный мандат. Но первый все равно звонил в Москву, требовал моего отъезда…

ПИВАКОВА. Ты голодный, наверное (накрывает на стол).

ВАСИЛИЙ. Как волк, весь день на перекладных, а в Чите ветра, взлет не дают…


Стук в дверь.


ПИВАКОВА (приоткрыв дверь). Какого лешего! А, молоко. Давай и испарись.

Приняв молоко в бидоне, разливает по кружкам.

ПИВАКОВА. Сначала по молоку, а то опьянеем. А я не хочу опьянеть. Хочу медленно, на волне, подняться…


Она смотрит на Василия, они присаживаются к столу, пьют молоко и едят.


ПИВАКОВА. Так у Лиды рак? Сочувствую тебе. А облучение? Поздно… Все мы ходим по краю. Я иногда тоже, скрутит, бегу в клинику. Девочки, успокойте! Но однажды и я… Ужасный пресс. Ни слова нельзя сказать от сердца. Да оно и задубело у меня. Но вижу тебя – и тает. Скажи, долго так будет? И у вас так же, в столице?

ВАСИЛИЙ. У нас респектабельней. Но придет он, будет жестче.

ПИВАКОВА. А кормчий совсем плох?

ВАСИЛИЙ. Подняли после инсульта. Восстанавливает язык.

ПИВАКОВА. Можно подумать, он владел им когда.


Василий усмехается.


ПИВАКОВА. И идет – Андропов? Но он хоть умен. Умен? Не виляй, Вася.

ВАСИЛИЙ. Мастер крупной интриги.


Василий многозначительно смотрит по стенам избы.


ПИВАКОВА. Не бойся. Здесь абсолютно надежно.

ВАСИЛИЙ. Учти, Оля, между нами. Он собирается навести порядок в стране.

ПИВАКОВА. Давно пора. Полный бардак в городе, на селе не лучше. Но (озаренно)… милый, ведь ужесточится режим?

ВАСИЛИЙ (без тени улыбки). Режим казарменный. Или как для полосатых.

ПИВАКОВА. Значит, и по нам одним концом? И без того нет просвета.

ВАСИЛИЙ (чуть колебнувшись). Есть единственная альтернатива… Правда, чреватая глобальными изменениями в стране.

ПИВАКОВА (с обострившимся лицом). И есть люди?

ВАСИЛИЙ. Есть. Они отмалчиваются. Но они есть. И есть лидеры.

ПИВАКОВА. Шаг вперед, два шага назад, лидеры… Кто они, если не секрет?


Василий молчит.


ПИВАКОВА. Не скажешь? Значит, не доверяешь. Но ты-то сам, скажи, ты сам где? С кем? Ну, не сердись… О, как я хочу, чтобы порядок… Когда порядок, не надо думать, не надо сомневаться. Порядок восстановит веру. Никто ни во что не верит. (Всматривается в лицо Василия). Или твои надежды возбуждает Инкогнито? Ха! Что он предложит стране? Возвращение к НЭПу? Демократию? О-хо-ха! Это у нас-то демократию. Бардак будет, ей-ей.

ВАСИЛИЙ (спокойно). Дай мужику работать на себя и на бригаду, он может работать не хуже американского фермера, не хуже японца. Петр Столыпин…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза