Есаулов сад

Входят Садовник и Иннокентий. Иннокентий с ярко выраженным чалдоньим лицом.

ИННОКЕНТИЙ. Федор Иванович, вы сани готовите летом?

Указывает на разобранную печь, тут же кирпичи и раствор в ведре.

САДОВНИК. Пришли люди, назвались печниками, сказали «ремонт текущий», разобрали по кирпичику и не кажут глаз. Как вам это нравится?

Иннокентий прищуром глянул на Садовника, усмехнулся.

ИННОКЕНТИЙ. Назвались печниками, а были стукачами… Эх, милый Федор Иванович! До преклонных лет дожили, и не стыдно?

САДОВНИК. Стыдно, Иннокентий. Огород умею возделывать, во! – (показывает огромный помидор) – на грядах, не в теплице; шить умею (смеется), мать обучила, а вот печь сложить… Стыдно, Кеша, стыдно!

Иннокентий берет в руки ведро, явно намереваясь заняться кладкой.

Садовник пытается отобрать у него ведро и мастерок.

Иннокентий просит Михаила сходить за водой, Михаил послушно уходит с ведром.

САДОВНИК (Иннокентию). И ты отдал статью в радиокомитет?

Иннокентий снимает старый свитерок, ищет что накинуть.

Мария отдает ему свой фартук, в котором готовилась кухонничать.

Фартук красив, в крупных белых цветах. Мария повернула Иннокентия из стороны в сторону, любуясь.

ИННОКЕНТИЙ. (Садовнику). Сначала я отдал в областную газету. Прошел через милицейский кардон… Не догадывался, что вход в газету загородит старшина (сыграл старшину). Слушайте, учитель, кто этот негодяй, что придумал у входа в газеты пост выставлять милицейский?…

Пришел с ведром чистой воды Михаил, Иннокентий благодарит его, отливает часть в ведро с раствором, и далее работу совмещает с рассказом.

ИННОКЕНТИЙ. Прямо не старшина, а символ. Ну, поднялся я на этаж. Толстый и добродушный дядя, завотделом промышленности, ласково изрек (чуть играет этого дядю) – «Вопрос о рабочем самоуправлении на базе полного хозрасчета… ах, словцо он тут ввернул (припоминает)… да!., гипотетический вопрос». Чё, чё, чё? – спрашиваю…

Садовник смотрит с улыбкой на Иннокентия, но в улыбке Садовника видна печаль. Он вслушивается еще во что-то и потому полуотсутствует.

САДОВНИК (полуотсутствуя). А дальше?…

Кажется, он знает, что дальше, и ему не интересно, нет, пожалуй, интересно, но больно. Марию это встревожит. Иннокентий и Михаил посмотрят, недоумевая, на них. Иннокентий даже осмотрит себя подозрительно.

ИННОКЕНТИЙ. Месяц статья пролежала в редакции. Звоню. Завотделом мнется. Напрашиваюсь на встречу, бегу. Завотделом почему-то шопотом «Пройди к редактору». Пошел заинтригованный. Секретарша в приемной грудью встала (показывает, отложив кирпич; Мария смеется, но с оглядкой на Садовника) – «Он вас не примет, вы не по делу». Я опешил. Если я не по делу, то кто по делу?…

МИХАИЛ. Воюешь, Кеша, все воюешь.

ИННОКЕНТИЙ (возвращаясь к печи, от печи), Нет, Миша, живу.

МАРИЯ. Миша, не возникай.

ИННОКЕНТИЙ. Я (снова встает и показывает) под локоточки ее отодвинул. Кабинет устлан мягкими коврами. Редактор лысоватый, в тяжелых очках. Очки снял, сквозь меня посмотрел и пряменько говорит «Вы реформист», без вопросительного знака. «Простите, не понял, кто я?» – «А этот самый, из югославских ревизионистов, там тоже носятся с мелкобуржуазной идеей самоуправления, акции скоро раздадут рабочим, а потом по миру пустят, да уж пустили, а у нас»…

В комнату входят гости, в том числе Сергей и Посторонний. Гости, разумеется, смотрят на Иннокентия в глине.

ИННОКЕНТИЙ (к гостям). Текущий ремонт, обещали поллитру поставить.

За окном кто-то под гитару еще ведет мелодию.

ПОСТОРОННИЙ. Я вообще-то посторонний. Но наслышан о вас, Федор Иванович.

СЕРГЕЙ. Прошлый раз мы с вами, Федор Иванович, не дотолковали.

САДОВНИК (устало). Ох, Сергей, мы никогда, похоже, не дотолкуем… Кеша, мы слушаем тебя.

ИННОКЕНТИЙ (Марии). Слей на руки! (Мария сливает). Так, полотенце или тряпицу! (Мария подает, он вытирает руки). И вдруг он спрашивает меня – «Скажите, за что вас отчислили из университета три года назад?»

Иннокентий почему-то ищет лицо Михаила и смотрит в его лицо.

НАДЕЖДА. И что же дальше?

ИННОКЕНТИЙ. Меня не отчислили, я сам ушел, сказал я. Редактор снова сквозь меня: «Из идейных соображений?» Тут я, ребята, каюсь, забыл и о рабочем самоуправлении и о родимой гидростанции, э-э… Прошу плеснуть…

Все смеются, кроме Садовника. Иннокентию доливают чай. Иннокентий тянет паузу, выпивая малыми глотками чай.

НАДЕЖДА (Иннокентию). Ты, садист…

ИННОКЕНТИЙ. «Если угодно, из высоких идейных соображений», – отвечаю и тут же в упор: «А как вам тайна сия стала известна?» – «А у нас лежит статья известного в городе философа», – ответствует редактор…

Здесь Михаил покачнулся, что недвусмысленно прочитывается решимостью уйти.

САДОВНИК. А что же, Миша, чай?

МАРИЯ (с досадой – к электроплите). Да будет, будет чай! Кеша, не томи ради бога!