Читаем Есаулов сад полностью

ИННОКЕНТИЙ. Ну, хватит, я пошел (он снова идет к кирпичам и норовит заняться нелепым делом в день рождения Садовника).


Все стонут.


ИННОКЕНТИЙ (с мастерком в руке). «В статье, милостивый государь, черным по белому, без обиняков, вы называетесь заблудшим агнцем, и есть пастырь, который ведет вас»… (с тревогой смотрит на Садовника) «И зря вы полагаете, что сами ушли из университета. Нет, вас ушли после диспута о так называемом кризисе партии. Формула ваша?» – Моя, отвечаю… И хвать со стола мою исповедь… Вот казните, учитель, не выдержал светского тона…


Скрип двери. Входят Ирина и Настя. Ирина утонченная особа, с признаками избранности (дальше станет понятно – в чем ее избранность).


ИРИНА. Вам, Учитель.


Она подает цветы, их принимает Мария.


НАСТЯ. Твои настурции. Но это не все. Мы привели к тебе травника.


Ирина открывает дверь, впуская человека в холщевой одежде и с холщевой сумкой.


ТРАВНИК. Здравствуйте, добрые люди. В сад привела меня прямая дорога.

ИННОКЕНТИЙ. Садовник и печник, а теперь и травник.


Мария проводит травника к столу.


СЕРГЕЙ. Свои недуги лечите или врачуете чужих?

ТРАВНИК. Ныне чужих нет, все соседи. Но ваш город сбился с пути истинного, травы забыли, а хвори разят нещадно малого и взрослого. И вот я пришел. Из России.

САДОВНИК. Рад видеть вас. И тебя, Настя, счастлив видеть.


Настя потаенно улыбается, не поднимая взора.


ПОСТОРОННИЙ. Мне нравится у вас, Федор Иванович. В день рождения чай.

ИННОКЕНТИЙ (Садовнику). А статью я отнес в редакцию областного радио. Геннадий Узких решает ее судьбу.

СЕРГЕЙ (Постороннему). Русские свое озеро выпили. Довольно.

САДОВНИК. В молодости я пил вино, усладу горькую, но одолел слабость.


Посторонний – человек с позднеобретенной концепцией и потому настырный не только в разговоре, но, очевидно, и в жизни.


ПОСТОРОННИЙ (Садовнику). Вы полагаете, мы слабый народ?

ТРАВНИК. Слабый, слабый. Никудышный. Не к чему и на свет было являться. Или стоило?

ПОСТОРОННИЙ (Травнику). Позвольте с вами не согласиться. Мы сбились с истинного пути, утратили силу характера. Устали. Век достался нелегкий.

СЕРГЕЙ (поднимаясь со стаканом чая). Федор Иванович, ваш сад увядает, но вокруг вас кипят страсти и цветут настурции…


Надежда, Мария, Ирина враз встали и грациозно изобразили цветущие настурции, общий смех.


ИННОКЕНТИЙ. Не говори красиво.

СЕРГЕЙ (стушевавшись). Да запросто я… Живите долго, радуйте нас добром и милосердием. Поистрачены они вконец.


Все встают, вынужден встать и Садовник.

Садовник молча обходит гостей. Настя припадает лбом к его плечу.

Садовник неожиданно гладит по спине Михаила.


ИННОКЕНТИЙ. Ребята, я долго ждал этого часа…

ИРИНА. Я тоже ждала этого часа.

НАДЕЖДА. Сговорились?

МАРИЯ. Кеша, вперед! Здесь все свои.

ПОСТОРОННИЙ. Русские!

НАСТЯ (тихо). А я по матери Краевская…

ПОСТОРОННИЙ. Польска не сгинула?

НАСТЯ. Есть и польская кровь. А Ира чистокровная полячка.

ИРИНА. Нас выслали в Сибирь еще при Александре II, но мы не помешали кровь с вашей.

ПОСТОРОННИЙ. Славяне!

ИРИНА (резко). И не помешаем!

ИННОКЕНТИЙ. Если мы разбредемся по конурам, по заповедным углам, мы потеряем не только друг друга. Мы потеряем мир в себе и себя в мире. А темные силы только и сторожат этот миг, чтобы разобщить нас навеки. Я, ребята, предлагаю союз…

АЛЕКСЕЙ. Благоденствия!

ИННОКЕНТИЙ. Прекрасное слово. Благоденствие. Но… всему свое время. Наше родственное отношение к Александру Вампилову дает нам право сойтись в товарищество его имени. Учитель поднял нас с колен. Надо к свету прорубаться сообща. Сердца настежь…


Всплеск голосов. Посторонний встревожен. Неожиданно за окном кто-то резко заиграл из Высоцкого. Как боевой конь, получив пароль, Садовник привстал и вышел на авансцену.


САДОВНИК (в такт мелодии). А где меня сегодня нет?…


Проигрыш гитары. Садовник, запрокинув бороду, отбивает мягко чечетку.


ВСЕ. В городе Урийске!

САДОВНИК. А где мои семнадцать лет?…

ВСЕ. В городе Урийске!…


Закрыв глаза, Садовник смеется, есть надсада в его смехе.


САДОВНИК. Безумие, братец, безумие…


В дверь входит Андрей с гитарой. Все молчат.


МАРИЯ. Когда мы… над «Луниным»… кто-то сказал – отборные мужики, под ядрами стояли на Бородинском поле. Дуэлянты. А на Сенатской мямлили… Но если бы (голос ее задрожит как струна, и здесь надо вплести перебор гитары)… девушка в белом… на площади вьюжной…

АЛЕКСЕЙ. То полячка Ирина…


Гитарная струна Андрея набирает силу. Все тихо под гитару.

И в четвертом ряду, вспоминая Ирину…

Все поют немо, выделился голос Иннокентия, он тоже тихий.


ИННОКЕНТИЙ (глядя в глаза Ирине). Я на снег упаду – И любви не отрину.

Ирина смотрит на него, делает шаг к нему и назад.

ИРИНА. Что скажет община?

МАРИЯ. Вы нас не отстраняйте. Вы увидите, мы пойдем рядом.

ПОСТОРОННИЙ. Женщина – хранительница очага.

СЕРГЕЙ. Миротворное начало в женщине.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза