Есенин

Сестрёнка Катя сидела у окошка и наблюдала, как из храма неторопливо выходили люди. От празднично одетой толпы отделилась женщина, которую все звали Воробьихой, — быстрая на ногу, востроглазая и пронырливая, — она направилась к избе Есениных.

   — Мама, — живо известила Катя, — к нам Воробьиха идёт!

Мать готовила завтрак, самовар уже кипел. Заглянув в зыбку, где безмятежно спала Шура, мать приблизилась к окошку.

Воробьиха двигалась походкой, похожей на трусцу, немного припадая на одну ногу и озираясь по сторонам. По этим оглядкам мать догадалась, что спешит она неспроста — или с новостью, или по неотложному делу. Была она баба одинокая — бобылка, хоть и пронырливая, с собачьим нюхом, но услужливая, незлобивая и на удивление бескорыстная, и Татьяна Фёдоровна принимала её с ласковым покровительством и доверием.

   — Может, она к Ерофеевне торопится? — вслух подумала мать, погладив Катю по голове. — К нам ей вроде бы и незачем. Разве что чайку попить...

   — К нам, — решительно крикнула Катя. — К нам же!..

Воробьиха вошла в избу, перекрестилась на образа, сказала певучим голоском, сладко, по-кошачьи прижмурив глаза:

   — С праздником вас! Как у вас чисто да опрятно! Хорошо вы живете, Таня, и изба просторная, и храм Божий рядышком.

   — Да, у нас хорошо, нечего Бога гневить, — согласилась Татьяна Фёдоровна. — Ты проходи, Варя, садись. Сейчас чай пить станем. С пирогом.

Гостья не торопясь сняла атласный праздничный платок, заколотый у шеи булавкой, и стала без него ещё проще, добрее. Прошла, прихрамывая, вперёд, села на лавку.

   — Да, летит время, Таня, — заговорила она. — Мы стареем, а детки растут, будто их тёплым дождичком поливают. Сынок, сказывают, приехал? Вырос, небось не узнать. Где он, поглядеть бы на него хоть одним глазком.

   — Спит в амбаре.

   — Отсыпается, стало быть... Где и поспать, как не у родимой матушки... Женить его не надумала? Все ровесники его давным-давно переженились. Пора и ему бы...

Татьяна Фёдоровна растерянно улыбнулась, вспомнив, как вчера ночью к Сергею приходила Лидия Ивановна, — мать и сейчас не понимала, как это могло случиться...

   — Мы с отцом волю с него не снимаем, Варя, у него у самого голова на плечах...

Воробьиха, понизив голос, выпалила строго и наставительно:

   — А вы ему зря волю не давайте — жените, и вся недолга!

Татьяна Фёдоровна опять улыбнулась, подумав: «Женишь его — поди-ка!» Сказала Кате:

   — Беги, дочка, разбуди Сергея.

Дверь амбара была раскрыта — из неё слышалась весёлая, задорная песня. Есенин лежал на кровати, заложив руки за шею, и пел. «Уж и жених...» — насмешливо подумала девочка и выговорила с деланной строгостью:

   — Иди чай пить. Мама велела, чтоб скорей!

   — Обедня уже отошла? — Он удивился, вскочил с кровати. — Принеси ковшик воды, лицо ополоснуть.

Он вошёл в избу свежий, с влажными волосами, в серых брюках, в новых штиблетах, в белой рубашке с галстуком. Не ожидая встретить гостью, приостановился у порога.

   — Здравствуйте... тётя...

Воробьиха чуть не подпрыгнула от изумления.

   — Батюшки, Таня, красавец-то какой! Королевич! Право слово — королевич!

Есенин негромко засмеялся.

   — Принц Датский — Гамлет.

Мать сказала сдержанным тоном:

   — Серёжа... поставь самовар на стол... Теперь сядь. — Она казалась серьёзной и немного печальной. — Вот уговаривают женить тебя. И невесту подыскали уже.

Есенин развеселился:

   — Невесту? Кого же?

   — Дарье Шориной желательно Наташку за тебя отдать, — пояснила Воробьиха.

Есенин быстро вошёл в игру.

   — Ах, Дарье желательно! Как это мило с её стороны... А мне вот желательно невесту сперва поглядеть...

   — Невеста — что надо, — заверила сваха авторитетно. — Что красавица, что смиренница, что умница... Другой такой во всей округе не сыщешь. — Она говорила, а сама всё ближе и ближе придвигалась к Есенину. — Бери, парень, не промахнёшься! Ручаюсь!..

   — Даже ручаетесь! Устно или письменно?

   — Головой! — выкрикнула Воробьиха, входя в азарт. Она раскраснелась, глазки засверкали, а цепкие пальцы впились в его плечо.

   — Может быть, возьмём, мама, если уж другой такой во всей округе нет? Одна беда — не видал её.

   — Как это не видал! Чай, вместе в школу-то бегали. Моложе она тебя, может, на годок будет. Так это и лучше...

Есенин пробормотал со смешком:

«Да как же ты венчалась, няня?» —
«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет...»

Воробьиха недоумённо поглядела на жениха и отодвинулась, обиженная.

   — Бормочет Бог знает что, как дурачок...

Есенин расхохотался — вот комедия-то в самом деле!

Мать погрозилась:

   — Серёжка, не озоруй. Дело-то нешуточное. Девичьей чести касается. Думай, что говоришь...

   — Она на сенокосе будет? — деловито спросил Есенин.

   — А как же! Первая работница!

   — Ладно, погляжу, что это за лучшая красавица в округе. Садитесь, тётя, чай с нами пить. Придвигайтесь ближе.

Катя опять выглянула в окошко.

   — Глядите, барчата идут! К нам! Глядите, глядите! С цветами.