Есенин: Обещая встречу впереди

В следующем письме: «Последнее время я тоже свалился с ног». (У Есенина, если верить его утверждению, в те дни часто носом шла кровь.) Едва ли это «я тоже», направленное умирающему товарищу, свидетельствует об отсутствии чуткости и такта; скорее наоборот — он пытался, как умел, успокоить, отвлечь.

В феврале Панфилов позвал Есенина в гости — хотел проститься.

Есенин ответил: «…приехать не могу, есть дела важные…»

Пообещал прислать журнал со своими стихами.

Гриша умер 25 февраля 1914 года.

2 марта отец Гриши напишет Есенину, вспоминая совсем недавнее:

«Я прихожу в 6 часов вечера, первым его вопросом было: „А что, папа, от Серёжи письма нет?“ Я отвечаю — нет. „Жаль, говорит, что я от него ответа не дождусь. А журнал-то прислал?“ Я сказал — нет. „Скверно — повсюду неудача“…

Серёжа, он умер мучеником, до того болезнь иссушила его, что у него осталась одна кожа да кости; две недели лежал в постели и не поднимался, приходилось нам его, бедняжку, поднимать и кормить из чайной ложки…

По нескольку раз перечитывал твои письма и любовался твоим портретом».

Отец попросит Сергея прислать в память о сыне какие-то слова, быть может, эпитафию в стихах.

Есенин даст старое своё стихотворение: «Покойся с миром, друг наш милый, / И ожидай ты нас к себе»^[4].

Эти строчки и попадут на памятник Грише. Плохие, конечно, зато от товарища, каких свет ещё не видывал.

От дружбы своей с Есениным Панфилов, в отличие от многих последующих его приятелей и товарищей, точно ничего не имел и не искал.

Дождался первой публикации, проводил Серёжу от спас-клепиковских ворот и злых шуток про пастушка, от которого ждут стишка, до входа в настоящую литературу — и ушёл сам; только вот журнал не успел в руках подержать.

Без Гриши Есенину было бы намного сложнее.

Но всякая смерть помимо того, что она — боль, ещё и — наказ.

Смерть приказывает: иди.

Глава вторая «Прозвенеть в лазури…» 1914–1916

В 1914 году — вдруг явится тот самый златоглавый отрок.

Необъяснимым образом возникнет словно бы ниоткуда.

Выяснится, что он, до «Берёзы» своей не написавший в буквальном смысле ни одной стоящей строки, откуда-то знал о своём неизбежном даре.

Не пустопорожние амбиции вели его, а неумолимая сила предназначения.

Откуда отцу было догадаться, что за всем этим беспутным поведением сына стоит не столько дурость, сколько то, чему сын противиться не мог.

Оттого всё происходящее с этим юношей выглядело столь странным, а то и пугающим: это были родовые схватки.

Чтобы написать всё то, что написал и чем славен на весь свет Сергей Есенин, ему понадобится 12 лет: с начала 1914 года до декабря 1925-го.

Во второй, февральской книжке журнала «Мирок» за 1914 год опубликованы очень скоро ставшее классическим детское стихотворение «Поёт зима, аукает…» (под названием «Воробышки») и стихотворение «Пороша»:

…Скачет конь, простору много.

Валит снег и стелет шаль.

Бесконечная дорога

Убегает лентой вдаль.

Второе — на мотив пушкинской «Зимней дороги»: «По дороге зимней, скучной / Тройка борзая бежит…» — но всё ведь не Надсон; да и получилось в итоге ещё одно замечательное стихотворение для детских и юношеских антологий.

В следующей, третьей книжке «Мирка» есенинский перевод из Тараса Шевченко (в 1914-м исполнилось 100 лет со дня его рождения, и Россия пышно отмечала юбилей одного из своих национальных поэтов). Стихотворение «Село» — единственный случай, когда Есенин выступает как переводчик. Собственно, переводить там почти нечего: на русском стихотворение практически идентично малороссийскому оригиналу. Сложно было «Цвітуть сади, біліють хати. / А на горі стоять палати» перевести как-нибудь иначе, кроме «Цветут сады, белеют хаты, / А на горе стоят палаты».

В четвёртом «Мирке» появляется стихотворение Есенина «Пасхальный благовест»: «Колокол дремавший / Разбудил поля…»

Восхитительной находкой Есенина стало постепенное полноценное и органичное вовлечение в поэтическую речь крестьянского бытового, песенного, обрядового лексикона и славянской мифологии, если не сказать космогонии.

В чём отличие Есенина от его предшественников?

Алексей Кольцов, происходивший из зажиточных мещан, долгое время работавший, как и отец Есенина, приказчиком, в большей степени обращён именно к русской песне. В этом смысле он являлся в самом лучшем смысле стилизатором, продолжая линию Нелединского-Мелецкого, Дельвига, Дмитриева, Фёдора Глинки и в конечном счёте Пушкина. Кольцов был родом из Воронежа, юность провёл, закупая с отцом скот у крестьян, а потому крестьянскую речь знал доподлинно — и за счёт этого добился удивительных поэтических результатов.

Характерно, что в юношеских письмах Есенина чаще всего упоминается именно Кольцов; следом по числу упоминаний идут Надсон и Лермонтов.