Есенин: Обещая встречу впереди

Кажется, эта фраза ему понравилась самому, и за этот день он повторил её ещё то ли дважды, то ли трижды.

В Госиздате работал писатель Александр Тарасов-Родионов; Есенин сообщил и ему, утащив в пивную:

— Обо мне напи-ишут! Ой, напишут!..

Третьим, кто услышал этот рефрен, вроде бы оказался Василий Казин, хотя, возможно, пересказывал со слов Евдокимова.

Дождавшись, наконец, открытия кассы Госиздата, Есенин пристроился в очередь, где уже стояли в числе прочих Пильняк, поэты Герасимов и Кириллов.

«Я заметил, — вспомнит Кириллов о Есенине, — что он чрезвычайно возбуждён, глаза лихорадочно блестят, движения резкие и неестественные. Я намеренно не подходил к нему, зная, что говорить с ним будет и трудно, и неприятно. Но Есенин сам увидел…»

Евдокимов:

«Он обнял попеременно Пильняка, Герасимова, меня, расцеловались… Я шутливо толкнул его в спину „для пути“.

— Жди письма, — сказал, уходя, Есенин и, свесив голову на грудь, заковылял к выходу пьяными нетвёрдыми шагами».

— Ну, прощайте, — сказал всем, оглянувшись.

Напротив Камерного театра — судьба подгадала, чтобы не расстались, не простившись, — встретил Мариенгофа.

Тот, сидя на скамейке, ждал свою Никритину.

Помолчали минуту.

Предполагается, что в пространстве звучала незримая музыка; но нет — ничего не звучало. Было холодно и неприятно.

— Пойду с ним попрощаюсь, — сказал Есенин.

— С кем, Серёж? — спросил Мариенгоф, ёжась.

— С Пушкиным.

Они кивнули друг другу. Не целоваться же!.

В пять вечера Есенин вернулся в Померанцев.

Ходил туда-сюда злой, собирал вещи, не глядя в глаза Софье и даже с Шурой не общаясь.

Софья несколько раз порывалась помочь.

— Давай я, — шёпотом.

Сквозь зубы:

— Отойди.

Через 15 минут зашёл Наседкин, на днях расписавшийся с Катей Есениной.

Есенин выписал ему чек на 750 рублей и продолжил собираться, путаясь и по десять раз перепроверяя какие-то вещи: взял, не взял.

Наседкин запомнил, что Есенин говорил несуразности и был почти невменяем.

Так и напишет: «Почти невменяем».

Сестра Шура: «Сказав всем сквозь зубы „до свидания“, Сергей вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь».

Вещи, видимо, помог снести Наседкин.

Большой дорожный кожаный чемодан с одеждой. Брезентовый чемодан с рукописями, перепиской, бельём и туалетными принадлежностями. Маленький тёмно-коричневый чемодан с обувью. Средних размеров кожаный чёрный чемодан со всем подряд.

Шура и Софья выбежали на балкон.

Есенин грузил вещи на извозчика и наверх смотреть не хотел.

Сестра почему-то крикнула:

— Прощай!

Он, наконец, запрокинул голову и улыбнулся.

Уселся, пихнул извозчика в спину.

У него был ещё большой запас времени.

В другой раз Есенин отправился бы в привокзальную пивную и засел там.

Но не в этот.

Сначала заехал в квартиру Мейерхольда.

Всеволода и Зины, слава богу, не было.

Домработница еле узнала Есенина, поначалу вообще не хотела впускать.

Последнюю встречу дочь запомнила.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал он ей.

«…сел, не раздеваясь, прямо на пол, на низенькую ступеньку в дверях. Я прислонилась к противоположному косяку. Мне стало страшно, и я почти не помню, что он говорил, к тому же его слова казались какими-то лишними, например, он спросил: „Знаешь ли, кто я тебе?“

Я думала только об одном — он уезжает и поднимется сейчас, а я убегу туда — в тёмную дверь кабинета.

И вот я бросилась в темноту. Он быстро меня догнал, схватил, но тут же отпустил и очень осторожно поцеловал руку».

Оставив дочь, пошёл прощаться с Костей.

Костя был в детской комнате. У него был диатез, и он держал руки над медицинской лампой.

Есенин посмотрел на него несколько секунд молча и вышел, ничего не сказав.

Последним, с кем Есенин простился в тот день, был художник Георгий Якулов.

Встреча у Айседоры случилась здесь, у него в мастерской. Надо было навестить это место, тот самый диван погладить, где впервые прилёг к ней на колени.

К тому же последнее время Георгий часто пускал Есенина на ночлег. Как не обнять такого товарища в последний раз?

Обнял.

* * *

Случайно совпало, что Александр Сахаров ехал в Ленинград тем же поездом, но в другом вагоне. Встретились на платформе, поговорили о чём-то, разошлись.

Уже в Ленинграде бросился искать Есенина на платформе, надеясь, что тот поедет к нему.

Но тот — пропал.

Оказывается, сразу направился к Эрлиху.

Поезд прибыл в 10.40. В половине двенадцатого уже был у Эрлиха: улица Бассейная, дом 29/33, квартира 8.

Эрлиха не было дома, но Есенина впустила предупреждённая домработница.

Есенин оставил свои вещи и записку: «Вова, я поехал в ресторан Михайлова, что ли, или Фёдорова. Жду тебя там».

Ресторан Фёдорова был на Малой Садовой, дом 8.

Есенин приехал туда. Ресторан оказался закрыт.

Делать нечего — поехал в «Англетер» к Устиновым.

Спросил у портье, здесь ли живёт Устинов.

— Живёт. Его номер 130.

— Я знаю, — ответил Есенин. — Свободные номера есть?

Номер был. Пятый. Именно в нём останавливались с Айседорой в 1922-м. Снова совпадение.

Зачем он заселился, если оставил вещи у Эрлиха?

А чего ему было делать? Вдруг Эрлих пропадёт до самого вечера? Гулять по Ленинграду, пока тот не явится?