Есенин: Обещая встречу впереди

— Дело происходило в городе Ачинске в 1917 году, после Февральской революции, где я был ссыльным вместе с товарищем Каменевым. Был банкет или митинг, я не помню хорошо, и вот на этом собрании несколько граждан вместе с товарищем Каменевым послали на имя Михаила Романова…

Каменев с места выкрикнул:

— Признайся, что лжёшь, признайся, что лжёшь!

Но Сталин продолжал:

— Телеграмма на имя Романова как первого гражданина России была послана несколькими купцами и товарищем Каменевым. Я узнал на другой день об этом от самого Каменева, который зашёл ко мне и сказал, что допустил глупость.

Безусловно, телеграмма не могла быть главным козырем во внутрипартийном противостоянии; тем не менее при помощи этого факта Каменева морально добивали.

Возникает вопрос: откуда вообще Есенин узнал об этой телеграмме?

Дело в том, что скандал с телеграммой — никакая не тайна.

На том же заседании Сталин обещал собрать подписи большевиков, знающих, что это правда.

В ситуацию были вовлечены многие. Разговоры на эту тему давно шли на самых разных уровнях и этажах.

Немудрено: ещё в 1917 году казус с телеграммой Каменева освещали во многих антибольшевистских газетах. Более того, уже тогда «Правда» была вынуждена выступать с опровержением. Тоже мне секрет.

К 1925 году Есенин давно отвык следить за политической борьбой — в последние годы его никто и никогда не видел с газетой в руках. Но в 1917-м он самым серьёзным образом наблюдал за всем происходящим и уже тогда дружил с заведующим редакцией «Правды» Устиновым, бывал в редакции и, естественно, читал «Правду» — он же чуть в партию не вступил.

Имажинисты ходили к главе Моссовета Каменеву, так что, однажды узнав о телеграмме — прочитав про неё в газете — вряд ли могли о ней забыть. В конце концов, Каменев не какой-то рядовой большевик, исчезнувший из поля зрения, а один из вождей.

О телеграмме Есенин мог слышать и от Чагина — человека Кирова, которого Сталин на тот момент практически подготовил к управлению Ленинградом.

А мог — за кавказскими столами, где заседало партийное руководство и куда звало Есенина разделить с ними трапезу.

Услышал — и в нетрезвом задоре подурачил Тарасова-Родионова веселья ради.

То, что Сергей Александрович порой забавлялся подобным образом, известно.

Причём не только в пьяном виде, но и в трезвом тоже.

Все мемуаристы, видевшие его в тот день, отметили: Есенин был во хмелю.

В десять утра он зовёт Тарасова-Родионова в пивную не опохмеляться: Есенин уже пришёл поддатый, о чём Тарасов-Родионов честно сообщает.

Поэт именно блефовал.

Никакой телеграммы ни у него, ни у его друзей не было.

Что, великий князь Михаил отдал ему эту телеграмму в 1917 году?

Или кто?

Чтобы вообразить себе ситуацию, при которой некие заговорщики решили передать телеграмму Есенину, фантазию надо иметь богатую.

«У кого бы спрятать документ? Чтоб — надёжно?»

«А вот Серёге давай передадим — наш человек».

Серёге, который: а) не имеет дома; б) пьёт в чёрную голову; в) раз в месяц попадает в пьяный скандал с задержанием и досмотром; г) не в состоянии навести порядок даже в собственных рукописях, которые хранятся сразу у нескольких его женщин; д) раз в квартал становится фигурантом очередного уголовного дела, в рамках которого его постоянно ищут участковые в любой из квартир, где он останавливается, — и так далее, длиной во весь алфавит.

А «надёжный человек», у которого телеграмма хранится, — не иначе, Приблудный.

Два кремня.

* * *

Тем не менее Тарасов-Родионов мог рассказу в пивной поверить. Судя по его мемуарам, если не поверил, то как минимум заинтересовался.

Если заинтересовался — мог кому-то доложить?

Ну, наверное.

Но если бы доложил, едва ли стал бы описывать это в своих воспоминаниях, правда? Тарасов-Родионов первым догадался бы, что с есенинским суицидом что-то не так, и почувствовал бы за собой очевидную вину. Если донёс — к чему ещё и рассказывать об этом, что за достоевщина?..

Но допустим — просто допустим, — что всё-таки кому-то передал эту информацию. Устно.

(Никаких подтверждений передачи информации Тарасовым-Родионовым нет: мы, увы, сами продолжаем плодить домыслы.)

Так кому Тарасов-Родионов мог её передать?

Здесь возникает дилемма.

Мы уже писали, что в глазах авторов версий есенинской гибели она должна была иметь оттенок почти ритуальный. Было бы идеально, если бы убийство поэта заказал Троцкий.

Увы, Троцкого к этой истории подшить никак не получается.

Во-первых, он к тому моменту потерял все свои посты и не принадлежал ни к одной из группировок, в том числе и потому, что Зиновьев и Каменев в своё время приложили все усилия, чтобы поломать его политическую карьеру. На пленуме ЦК в январе 1925 года Зиновьев и Каменев требовали исключить Троцкого из партии.