Есенин: Обещая встречу впереди

Это об одном и том же — с разницей без малого в десятилетие. Это огромная, главная тема, величиной во всю его жизнь.

Но здесь же — постоянный контрапункт: в глубине невиданной любви к родине — навязчивая мука отторжения.

Все разговоры о том, что отторжение появилось только у позднего Есенина и касается исключительно государства, причём государства большевистского, — от лукавого.

Это не так.

Скрытый, никогда не проявившийся мотив недолюбленности матерью, настойчивый мотив недолюбленности женщиной, женой, подругой и следующий за ними мотив недолюбленности родиной — врождённая есенинская боль, с которой он как поэт явился с самого начала.

В стихах 1915 года «Занеслися залётною пташкой…» Есенин настаивает, что родина его умирает:

…В церквушке за тихой обедней

Выну за тебя просфору,

Помолюся за вздох последний

И слезу со щеки утру.

А ты из светлого рая,

В ризах белее дня,

Покрестися, как умирая,

За то, что не любила меня.

«Не любила меня!»

(Сравните: «Ты меня не любишь, не жалеешь, / Разве я немного не красив?»)

Ещё никакого Демьяна Бедного с его агитками и в помине не было, а обида уже вызрела.

В 1916 году — та же тема:

Не в моего ты Бога верила,

Россия, родина моя!

Ты как колдунья дали мерила,

И был как пасынок твой я…^[74]

Велика ли разница с «…в своей стране я словно иностранец»? Да никакой разницы.

В том же 1916-м:

…И всё тягуче память дня

Перед пристойным ликом жизни.

О, помолись и за меня,

За бесприютного в отчизне.^[75]

Велика ли разница с «…но некому мне шляпой поклониться, /Ни в чьих глазах не нахожу приют»? Снова никакой разницы.

В 1917 году, в стихотворении «О родина!», — ещё жёстче:

…Люблю твои пороки,

И пьянство, и разбой,

И утром на востоке

Терять себя звездой.

И всю тебя, как знаю,

Хочу измять и взять,

И горько проклинаю

За то, что ты мне мать.

«Горько проклинаю!»

Если не будешь, не хочешь меня любить — я насильно тебя заставлю это сделать.

В этих яростных настроениях снова различимы смутные тени сложных взаимоотношений — и прошлых, и будущих — не только с Россией, но и с матерью, и с жёнами, особенно с Зинаидой Райх.

Воедино слиты чувства невиданного родства, приятия и неслыханной обиды, отторжения.

В 1918 году в стихотворении «И небо и земля всё те же…» пишет:

И небо и земля всё те же,

Всё в те же воды я гляжусь,

Но вздох твой ледовитый реже,

Ложноклассическая Русь…

Причём изначально в черновике было «ложноотеческая Русь». Отечество — но ложное, обманувшее!

Почему вздох Руси ледовитый? Да потому, что она умирает. И дышит реже.

Огорчён ли поэт этим? Нет, не огорчён! Он рад, о чём в следующей строфе прямо сообщает:

…Не огражу мой тихий кров

От радости над умираньем…

Радуется умиранью — но, конечно, в надежде на воскресение и преображение родины.

Во всём этом таится традиционное, свойственное русскому человеку чувство: страна моя, отчизна моя, я люблю тебя, я так страдаю о тебе — за что же ты возишь меня лицом по своему богатому, уставленному яствами, столу?

Я же верю в тебя. А ты в кого? В кого ты веришь, счастье моё?

* * *

Надо сразу примириться с тем, что кажущиеся противоречия — не слабость поэта, а естественное пространство его обитания.

Поэзия — не таблица умножения, где сложение даёт предполагаемые ответы.

Пушкин, пишущий послание декабристам и в те же дни обращающийся с всепринимающим, обнадёживающим словом к государю, — это не просто один и тот же Пушкин, это Пушкин справедливый, объемлющий всё. За этим противоречием — на иной ступени — полное отсутствие противоречий, приятие Божьего мира.

В 1915 году в пространстве одного стихотворения Есенин пишет вещи, казалось бы, взаимоисключающие.

Первая строфа:

Наша вера не погасла,

Святы песни и псалмы.

Льётся солнечное масло

На зелёные холмы…

Далее — развитие темы:

…Верю, родина, и знаю,

Что легка твоя стопа,

Не одна ведёт нас к раю

Богомольная тропа…

Чтобы проще осознать смысл сказанного поэтом, надо всего лишь в третьей строке добавить «но»: отчизна моя, твоя поступь легка, но к раю мы идём разными тропами.

Почему разными?

Потому что поэта и русского человека Есенина не устраивает сложившееся в отчизне положение вещей. И он объясняет причину, обращаясь к своей родине:

…Все пути твои — в удаче,

Но в одном лишь счастья нет:

Он закован в белом плаче

Разгадавших новый свет.

Там настроены палаты

Из церковных кирпичей;

Те палаты — казематы

Да железный звон цепей…^[76]

Есенин согласен: Россия как государство огромна и удачлива. Но, говорит поэт, внутри неё уже существуют новые люди и новые идеи, предполагающие наличие новых путей для отчизны. Однако — сухой прозой излагаем поэтическую мысль — государство, слившееся с Церковью, понастроило для этих людей тюрем и заковало их в цепи, реальные или метафорические — не так уж важно.

Поэтому Есенин не приемлет такой России и такой веры (которая не погасла в нём и благость которой он в первых же строках стихотворения признал):

…Не ищи меня ты в Боге,

Не зови любить и жить…

Я пойду по той дороге

Буйну голову сложить.

Перед нами, в известном смысле, революционная клятва. Не смейте призывать меня к смирению! Даже непогасшая вера — и та не заставит меня принять несправедливость.