Есенин: Обещая встречу впереди

Надо было идти дальше: Есенин попросил Кузько о встрече с Яковом Свердловым — председателем ВЦИК, вторым человеком в партии.

Кузько спросил у Свердлова о возможности встречи. Тот, как выяснилось, тоже Есенина читал, размах ценил, приязнь к патриархальной Руси расценивал отрицательно, однако талант поэта находил очевидным.

Со Свердловым встретиться тогда не удалось, но Есенин надежды не терял.

* * *

В мае 1918-го у Есенина вышла вторая книга стихов — «Голубень».

В сборнике одна революционная поэма — «Октоих» — и 34 стихотворения, ставших классикой русской поэзии: «Не напрасно дули ветры…», «Корова», «Лисица», «О красном вечере задумалась дорога…», «Я снова здесь, в семье родной…», «В том краю, где жёлтая крапива…».

Ходасевич позже утверждал, что сборник «Голубень» был готов ещё в 1916 году (в сущности, за некоторыми исключениями, это так) и Есенин хотел посвятить его императрице.

Подтверждений тому нет, и едва ли ему сам Есенин ночью на Тверской в таком признавался; но Ходасевичу было важно показать, что никаких постоянных убеждений ни у Есенина, ни у Клюева, ни у Блока не было и быть не могло, а были только у него с единомышленниками.

Это, конечно же, не так. В России подобное происходит с завидным постоянством: либеральные революционеры вдруг оборачиваются консерваторами, в то время как вчерашние консерваторы поддерживают новоявленных радикалов. Проходит ещё какое-то время — и либеральные консерваторы вновь превращаются в революционеров, а радикальные большевики становятся консерваторами.

Дело лишь в том, что Есенину, в отличие от Блока, и в голову не приходило ставить представителям петроградской богемы на вид, что они членов монаршей семьи презирали и смертные вихри на их головы призывали, но когда вихри явились, вдруг запели совсем другие песни.

Есенин знал за собой правду, а о чужих иллюзиях, заблуждениях и прозрениях ему задумываться было недосуг.

Задачи, которые ставит перед собой Есенин в начале 1918 года, по-прежнему кажутся непомерными для человека двадцати трёх лет: он задумывает цикл «Сотворение мира» и пишет его первую и главную поэму «Инония» — религиозную песню об Ином граде, Ином государстве, которое должно быть построено.

Христианские ортодоксы склонны видеть в поэме едва ли не пример умственного помрачения Есенина. Её второй строфой автор декларирует:

…Время моё приспело,

Не страшен мне лязг кнута.

Тело, Христово тело,

Выплёвываю изо рта…

В начале 1918-го, в январе, будучи в гостях у Блока, Есенин говорил: «Я выплёвываю Причастие (не из кощунства, а хочу страдания, смирения, сораспятия)».

Есенин искал Господа — ликующего и спасающего, а не обрекающего на муки.

Он — метафорически, конечно же, — выплёвывает Причастие, потому что обещает: «Я иным тебя, Господи, сделаю».

…Языком вылижу на иконах я

Лики мучеников и святых.

Обещаю вам град Инонию,

Где живёт Божество живых…

Есть ли в этом богохульство, судить не нам. Но это именно неистовая вера, а не безверие.

Вера в саму возможность существования милосердного Господа, благословляющего рай земной — Инонию.

Строительство Иного града происходит одновременно с великим религиозным и социальным обновлением.

Причём обновление это именно, во-первых, русское, произрастающее откуда-то из-под Ладоги (и снова старообрядчество!), а во-вторых, снова антизападническое.

В качестве символа западничества и стяжательства на этот раз выступают США:

…И тебе говорю, Америка,

Отколотая половина земли, —

Страшись по морям безверия

Железные пускать корабли!

Не отягивай чугунной радугой

Нив и гранитом — рек.

Только водью свободной Ладоги

Просверлит бытие человек!..

Есенин чувствует себя неистовым пророком:

…Я сегодня рукой упругою

Готов повернуть весь мир…

Грозовой расплескались вьюгою

От плечей моих восемь крыл…

Когда случится Пришествие и Господь явится на этот раз не в виде телка, как в одной из прошлых поэм Есенина, а в виде агнца, овцы, бегущей по горам, в Америке найдётся стрелок — и овцу убьёт.

А всё потому, что верят они только в свои «железные корабли», запуская их то туда, то сюда, а Пришествие проглядели.

Есенин обещает наказать маловеров:

Возгремлю я тогда колесами

Солнца и луны, как гром;

Как пожар, размечу волосья

И лицо закрою крылом.

За уши встряхну я горы,

Копьями вытяну ковыль.

Все тыны твои, все заборы

Горстью смету, как пыль…

Чем не апокалипсис! Земля освободится от маловеров:

…Синие забрезжат реки,

Просверлив все преграды глыб.

И заря, опуская веки,

Будет звёздных ловить в них рыб.

Отрывки из поэмы в мае 1918-го были опубликованы в газете «Знамя труда»; затем, целиком, она была напечатана в журнале «Наш путь».

Поэму много ругали, но дальше всех пошёл Иван Алексеевич Бунин.

«Я обещаю вам Инонию!» — передразнивал он Есенина и резюмировал: «…ничего ты, братец, обещать не можешь, ибо у тебя за душой гроша ломаного нет, и поди-ка ты лучше проспись и не дыши на меня своей мессианской самогонкой! А главное, всё-то ты врёшь, холоп, в угоду своему новому барину!»

«Холоп» тут слово ключевое. Прежде холопы своё место знали и мессианскую самогонку не жрали, тянули себе лямочку, а теперь от рук отбились.