Усадьбу Есенин всё-таки отстоял. Если в чём и был он крестьянским сыном — так в этом: городской испугался бы, а этот, даже если бы мужики с кольём собрались, встал бы на пути. Это была его среда, ему не страшная. И они его тоже знали, всё-таки он был свой: это же Монах, Серёга; постой орать, давай послушаем!
В тот заезд в Константиново, за три дня, с 20 по 23 июня, он сочинит «Иорданскую голубицу»:
…Небо — как колокол,
Месяц — язык,
Мать моя родина,
Я — большевик…
На тот момент это было серьёзное признание, пути назад не предполагающее. Есенин предельно чётко объявил о своей политической сути: большевик, ясно? Да-да, вы не ослышались.
Предназначалось заявление и условным Мережковским (а также конкретной Гиппиус), и всем петроградским, и даже Разумнику Васильевичу, и корниловцам, и чехословацкому корпусу, и «отколотой половине земли», и мирозданию как таковому, и самим большевикам тоже.
Чтобы лучше было слышно, поэма была опубликована сначала в «Известиях Рязанского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов» (18 августа) и почти сразу же — в «Известиях ВЦИК» (22 августа). Следом иваново-вознесенская газета «Рабочий край» (№ 139) дала отрывок из поэмы.
Ортодоксальная большевистская критика поэму не приняла.
Пролетарский литератор Павел Бессалько негодовал: «Иорданская голубица» «понижает нашу волю к победе»! «Зачем нам бороться за социализм, если там на небе лучше, чем на земле у нас?»
Некто, скрывшийся под псевдонимом Н. Юрский, в «Вестнике путей сообщения» (№ 14–15) писал: «Прочтёте вы это произведение… и не поймёте того, что, собственно, хотел сказать автор. Прочтёте второй раз и заглавие, и содержание — и… опять ничего не поймёте».
В Новом Завете креститель Христа Иоанн увидел Дух Божий, спускавшийся в виде голубя к реке Иордан.
Поэтический смысл есенинской поэмы в том, что Дух Божий коснулся России и даже смерть её не отменяет истинности её выбора:
…Ради вселенского
Братства людей
Радуюсь песней я
Смерти твоей…
Есенин говорит не о том, что борьба бессмысленна, но о том, что победа уже свершилась:
…О новый, новый, новый,
Прорезавший тучи день!
Отроком солнцеголовым
Сядь ты ко мне под плетень.
Дай мне твои волосья
Гребнем луны расчесать.
Этим обычаем гостя
Мы научились встречать.
Древняя тень Маврикии
Родственна нашим холмам,
Дождиком в нивы златые
Нас посетил Авраам…
Маврикийский (правильно — Мамврийский) дуб в Иудее символизировал вселенскую семью.
Позже в работе «Ключи Марии» Есенин напишет о дереве, под тенистыми ветвями которого люди будут «блаженно», «мудро» и «хороводно отдыхать». Дереву тому имя — «социализм или рай».
Здесь всё прозрачно: Россия — богоспасаемая, заслужившая прорезавшего тучи солнцеголового отрока и — неизбежно воскресающая.
Задумывались ли над всеми этими тонкостями в газете «Известия ВЦИК» или им было достаточно признания Есенина в своём большевизме, вопрос вторичный.
Впрочем, почти наверняка там сидели люди, которые и Ветхий, и Новый Завет в своё время читали и содержание их помнили.
Признание Есенина в том, что он большевик, волею судеб совпало с началом трагических, кровавых событий.
20 июня, в день, когда Есенин начал работать над «Иорданской голубицей», в Петрограде на рабочем собрании был застрелен член президиума Петроградского совета Владимир Володарский.
26 июня Ленин написал записку членам ЦК, в том числе председателю Исполкома Петросовета Григорию Зиновьеву:
«Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере
Протестую решительно!
Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела,
Это не-воз-мож-но!
Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное…»
Ещё недавно, в январе 1918-го, когда был раскрыт заговор Петроградского союза георгиевских кавалеров с целью похищения или убийства Ленина и задержанных ждал расстрел, Ленин лично начертал на рапорте резолюцию: «Дело прекратить. Освободить. Послать на фронт».
Однако к лету слишком многое изменилось: начиналась полномасштабная война. В апреле на Украине при поддержке немцев пришёл к власти гетман Скоропадский, 1 мая немцы оккупировали Крым. В Мурманске к тому времени уже высадились десять тысяч английских и американских солдат. Антибольшевистские заговоры в Петрограде и Москве возникали один за другим.
30 августа в Петрограде случилось ещё одно резонансное убийство очередного большевистского вождя.
Утром к месту работы, как всегда, приехал председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий. Он прошёл через вестибюль к лифту, дверь которого открыл швейцар.
В фойе на подоконнике сидел молодой человек в кожаной куртке, приехавший на велосипеде чуть раньше.
Завидев Урицкого, он быстрым шагом подошёл к нему и в упор выстрелил в голову.
Урицкий скончался на месте.