«Я был вызван из зрительного зала инспектором театра Неровым М. И., который заявил следующее. Во время спектакля в артистическую уборную к артистке Щербиновской в совершенно пьяном виде ворвался известный нам товарищ – поэт Есенин, который вёл себя вызывающе и пытался прорваться на сцену, но был задержан рабочим Кузьмичёвым и артистом Истоминым. Во время его задержания т. Есенин за кулисами, близ сцены, учинил дебош, который был ликвидирован благодаря вмешательству дежурного по театру. А потому считаю такое явление недопустимым и прошу привлечь Есенина к ответственности».
В 23:10 Есенина освидетельствовали в приёмном покое МУРа, и он оказался в состоянии полного опьянения. На поэта было заведено очередное дело, которое передали в 46-е отделение милиции (по месту жительства Сергея Александровича). Из 46-го отделения дело Есенина направили в суд, откуда получили следующую телефонограмму:
«5 мая 1924 г. Начальнику 46 отделения милиции г. Москвы от Нарсуда Краснопресненского района.
Нарсуд предлагает Вам обязать гр. Есенина Сергея Александровича явкой в суд (Долгоруковская, дом 34) к дежурному судье на 8 мая с. г. для вручения обвинительного акта по делу об обвинении его по 88, 176 и 219 ст. ст. Уг. Код. В случае неявки гр. Есенина он будет арестован. Н. судья (подпись).
27 мая 1924 г. состоялось постановление Краснопресненского нарсуда о предании гр. Есенина суду по (последнему) делу по ст. 176 и 157, ч. 1, т. е. за хулиганство и нанесение побоев».
К счастью для поэта, он не сидел на месте, дожидаясь ареста: с 12 апреля до 9 мая был в Ленинграде, потом съездил в Константиново, потом опять на полтора месяца в Ленинград, и на время о нём забыли.
Не успел он сойти с Октябрьского вокзала, как рассказывали уже про дебош, который он устроил в квартире Ходотова. Сидя рядом с артисткой, он, – уже во хмелю, – сказал ей из ряда выходящую сальность. Кто-то закатил ему пощёчину. Есенин, понятно, ответил, и началась драка. Но не так-то легко было с ним справиться. К тому же гости Ходотова снисходили к нему. Наконец, улучив момент, он содрал скатерть со стола, перебив всё, что стояло на нём.
А вот другое свидетельство Клейнборта о скандале, который Есенин учинил в одном из притонов Ленинграда:
– Здесь уже с ним не церемонились. Избив до потери сознания, его сбросили со второго этажа вниз. Быть может, и прикончили бы, если бы кто-то не опознал его в лицо.
Очень вольготно чувствовал себя Сергей Александрович на улицах Ленинграда. Леонид Сокол, коллега Есенина, рассказывал: «Ночью пригласили нас в милицию за то, что он не в меру шумел на улице, но сейчас же попросили удалиться, узнав его фамилию:
– Есенин? Проводите их. Ну их к чёрту! Он и здесь дебош учинит, а потом возись со всякими расследованиями, да ещё свидетелями выступать придётся».
Арест «фашистов», конечно, не афишировался, но слухи о нём были. Где-то к весне 1925 года вызвали по этому делу в ЧК и Есенина. О чём был разговор со следователем, Сергей Александрович помалкивал. Обмолвился об одном эпизоде только за день до своей кончины. В гостинице «Англетер» при Клюеве, Устинове и Эрлихе покаялся художнику Павлу Мансурову:
– Ты знаешь, меня вызвали в ЧК. Я пришёл, и меня спрашивают: вот один молодой человек, попавшийся в заговоре, а они все мальчишки, образовали правительство, и он, его фамилия Ганин, говорит, что он поэт и Ваш товарищ, что Вы на это скажете? Да, я его знаю. Он поэт. А следователь спрашивает, – хороший ли он поэт. И я, ответил, не подумав: товарищ ничего, а поэт говённый.
27 марта 1925 года состоялось заседание коллегии ГПУ по делу Ганина и его единомышленников. И что любопытно: вечером неожиданно для всех Есенин уехал в Баку. Поэт обладал животным чувством предчувствия.
30 марта Алексея Ганина, сошедшего в заключении с ума, расстреляли.